Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Сволочи! Вместе с сумкой увели!

— Ну что же теперь делать, поехали, Влад. — Девушки тронула Вавилона за плечо. — Слышишь? У тебя такой вид, словно собираешься вернуться и отнять свою сумку.

— Как по нотам разыграли. Видела: этот Боб кепку снял? Точно — условный знак. Бегите, мол, свистите, есть чем поживиться.

— Представляю, — вдруг засмеялась Наташа, — как они будут склонять иностранцев, когда разглядят наконец, что за «Супер-райфл» попал им в руки! Хоть деньги-то свои вернут?

— Почти. — Вавилон вздохнул, вспомнив о долгах, которые так и останутся за ним. — Да, крепко прогорели мы с тобой.

— Ну не печалься, — ласково сказала Наташа. — Поехали… А знаешь, Влад, из тебя мог бы получиться талантливый актер. Как здорово сыграл свою роль! Я бы не смогла. Я вообще чуть не испортила все. Когда ты обратился ко мне на этом великолепном тарабарском языке, я растерялась и едва не ответила что-то. Конечно, это прозвучало бы по-русски. Представляешь конфуз!

— Как-нибудь выкрутился бы.

— Не сомневаюсь. Влад, правда, великий артист пропадает в тебе.

Вавилон снял очки. Вдруг захотелось увидеть Наташины глаза. Улыбается. Не Роману улыбается, не каким-то своим мыслям, а ему, Владу, как она называет его…

Темнело все больше и больше. Встречные машины шли с зажженными фарами. В удобном месте Вавилон съехал с шоссе и остановил машину за кустами буйно распустившейся сирени.

— Если хочешь, наломай пока. А я сменю знаки.

Отстегнув ремень, Наташа с удовольствием выскочила из машины. Приятно походить по траве, размяться. Часа два были в дороге, ноги затекли. И столько волнений.

Вокруг стояла тишина. Даже машин в эту минуту не было слышно. Неожиданно где-то в недалеких кустах защелкал, старательно выводя длинные коленца, соловей. Теплый ветерок волнами наносил густой запах сирени. Наташа сломала две веточки. Понюхала. А больше ломать не стала. Поискать бы счастливый цветочек, да темно, не видно. Вавилон возился у машины. Тихонько позвякивал ключ.

— Влад, — подошла к нему Наташа, — а ту сирень, у тебя дома, ты для кого тогда поставил? Она свежая была, только-только сорвана.

— Гостей ждал. Романа… тебя.

— А та картинка под стеклом — девушка с зонтиком… Правда, она красивая?

«Ты лучше», — хотелось сказать Вавилону. Но не сказал. Завернул отвинченные номера в газету, спрятал в ногах, под ковриком. «Зачем она все это говорит? Дразнит, что ли? Ведь любит-то Романа. Счастливчика. И целуется с ним».

— Кому что, — грустно сказал Вавилон. — Кому — картинка, кому сама девушка… Ехать пора. Совсем темно стало. Роман уже отыграл на своей трубе и домой пришел. Наверно, ждет не дождется. Сейчас приедем, обрадуем. Заработали!

— Так не хочется, — сказала Наташа. — Хорошо здесь. Слышишь, как щелкает?

— До утра теперь не затихнет, — отозвался Вавилон. — Весна. Любовь… — И сам испугался таких слов. — Наташ, в самом деле темно. Пора. Давай ремнем тебя пристегну.

— А ты лучше постегай меня, — каким-то странным, незнакомым голосом проговорила Наташа.

— За что же это? — тревожно спросил Вавилон.

— За что?.. Влад, ничего у нас не получится в Романом.

Вавилон окончательно растерялся. Даже страшно стало. И радостно одновременно. Хотелось протянуть к Наташе руки, обнять… Но вместо этого глухо произнес:

— Он так любит тебя.

— Не получится у нас. Я знаю. Чувствую…

Когда широким ремнем пристегивал Наташу к спинке сиденья, едва удержался, чтобы не прижаться к девушке, положить на ее плечо голову. Верилось: Наташа не оттолкнула бы. Но сдержался. Мало ли что ей показалось! Все у них будет нормально. Будет, черт возьми! Роман же любит. Сам признавался. Без нее, говорил, и жизни ему нет…

Сдав немного назад, Вавилон осторожно вывел машину на шоссе. Почти всю дорогу до города ехали молча.

Отец сидел у себя в комнате и что-то писал.

По субботам и воскресеньям Леночке нередко доводилось видеть отца за работой — то, обложившись справочниками, что-то подсчитывал, держа логарифмическую линейку, то чертил на листках какие-то схемы, то просто читал или писал. Лицо в такие минуты у него было сосредоточенное, серьезное, и Леночка старалась не мешать. Прошмыгнет тихонько, возьмет что ей надо и тут же уходит, притворив за собой дверь.

Она и в этот раз заглянула в его комнату лишь на минутку — полить столетник в глиняном горшке и традесканцию, подвешенную на трех прозрачных жилках перед оконным стеклом. Цветы в комнатах Леночка поливала уже третий год. Еще в детском саду им говорили, что дети должны помогать родителям. С тех пор ухаживать за цветами она считала своей обязанностью и ревниво следила, чтобы никто другой этим не занимался.

Полив из кружки традесканцию, пышно, до самого подоконника развесившую веселые побеги с красивыми, серебристо-зелеными листочками, Леночка уже собиралась незаметно уйти, но, взглянув на отца, очень удивилась. Лицо его было веселое, глаза блестели и даже три поперечные морщинки, обычно пересекавшие лоб, сейчас пропали, улыбаясь, он подержал над листом бумаги руку, погрозил кому-то пальцем и снова принялся что-то быстро писать.

Видеть это было так смешно и неожиданно, что любопытная Леночка подошла к отцу.

— Пап, ты что — колдуешь?

Аркадий Федорович засмеялся:

— Похоже?

— Улыбаешься. И пальцем вот так делаешь. — Леночка показала, как он грозит пальцем. — Будто ругаешь кого-то.

— Даже побить собираюсь!

— Кого?

— Это пока секрет. — И Аркадий Федорович перевернул наполовину исписанный лист.

— Почему секрет?

— Почему?.. А может, я кому-то сюрприз собираюсь сделать!

— Мне?

— Не знаю.

— Маме?

— Я же сказал: ничего не знаю. И не спрашивай!

Леночка подумала, прикусив круглую губку под вздернутым коротким носиком, и решительно тряхнула косичками.

— Тогда и у меня будет секрет. Вот так, папуля! Тоже не скажу. И не спрашивай!

Через несколько минут в другой комнате, на другом письменном столе тоже белел листок бумаги, над которым тоже склонилась девятилетняя обладательница собственной тайны.

Но если Аркадий Федорович улыбался и грозил какому-то недругу пальцем, то Леночка сидела неподвижная и к вечному перу с фиолетовыми чернилами (в школе шариковыми ручками им писать еще не разрешали) долго не прикасалась. Это на Леночку-егозу, «скоробежку» совсем было не похоже. Да, не так-то легко доверить свою тайну бумаге! И все же пришла минута — рука ее потянулась к вечному перу…

На листке, исписанном ровными фиолетовыми строчками, почти не оставалось свободного места, когда в комнату вошел отец.

— О! И мы, оказывается, творим!

Леночка точно так же быстро перевернула листок бумаги и даже в стол его спрятала.