Владимир Добряков - Две строки до востребования

Снова поругались. Гринька ушел на улицу. Весь рубль Вавилона истратил. В кино был, пирожное с лимонадом взял. Еще и на сигареты осталось. Вернулся домой перед самой школой. Матери и ее фирменного железнодорожного костюма, висевшего в передней, уже не было. Быстро собрал портфель, пригладил рукой рыжие вихры и — за дверь. А в холодильник так и не заглянул.

И вот вечером обнаружил: верхняя полка старенького «Саратова» загружена продуктами.

Точно: остыла она, успокоилась и, видно, кое-что поняла. Много он сказал ей всякого. Откровенно. Первый раз так. Ничего, пусть знает. А то обвиняет: только, мол, о себе он думает, а сама… Ничего, хуже не будет. Вот продуктов ему накупила.

Гринька раскрыл пачку пельменей. Аккуратненькие, беленькие, пузатенькие, мясом начиненные. Есть-то, оказывается, как хочется! Не обедал…

Пока грелась в кастрюле вода, он разыскал в шкафу свои желтые трусы и повесил их на балконе, прицепив к веревке двумя прищепками. Готово. Все сделал, как и договаривались с Вавилоном, — «желтый флаг» вывесил в шесть часов. Точно в шесть. Благодаря Зоюшке. «Может быть, тебе лучше пойти погулять?» Думала, что испугается. Как бы не так! Вот ребята, наверно, рты разинули! Кто бы другой отважился!

Плотно поев, Гринька тщательно изучил недельную программу телевидения. Хорошая программа. Будет что посмотреть! Два футбола, два фильма, «Клуб кинопутешествий». Хорошая-то хорошая, но это потом, а сейчас, когда нужно, когда времени навалом, будто специально ничего интересного.

Он с досадой сунул под телевизор газету с программой и вышел на балкон. Висит «флаг». Когда же появится этот «товарищ»? Где он там? Гринька внимательно оглядел видимую отсюда часть двора. Двор расстилался внизу зелеными ковриками газонов, лентами дорожек асфальта. Много народу всякого. Женщины, детвора — это не в счет. А кто еще?.. Старик с тросточкой идет. В шляпе, левая рука за спиной. Вряд ли он… Дяденька с продовольственной сумкой. Тоже сомнительно. Да и видел этого дядьку. Кажется, в том доме живет, что и Костя… Впрочем, ерундой занимается — будто так сразу и появится этот «товарищ». И через час может прийти, и через два. Или даже завтра. И сам Вавилон то не знал толком. Вообще удовольствие — сиди теперь, как привязанный, и жди!

Гринька уже собирался покинуть балкон и включить телевизор (все равно делать нечего), как вдруг замер: по дорожке шла парочка: Кисель и Галка Чумакова. Галка со второй парты, чистюля, член редколлегии. Недавно в газете его нарисовала. Стоит он, от хохота колесом выгнулся, одной рукой за живот держится, другая поднята, и коса с бантом в ней болтается. Внизу Галка написала: «Очередной трофей Г. Швырева». Думала, что он психовать будет. А он посмеялся вместе со всеми и сказал Галке:

— Благодарить меня должна.

— За что, интересно?

— Тему подсказал. А то ходила бы, голову ломала. Только в другой раз ври поменьше. Ну, бант у Надьки сорвал. А коса-то осталась цела.

Но и Галка — молоток! — не растерялась. Глаза синие закатила и будто страшно этому удивилась:

— Да что ты говоришь! А я думала — и косу оторвал.

Девчонка! Палец в рот не клади.

«Вдвоем идут. Разговаривают. — Гринька, не отрываясь, следил за ними со своего высокого наблюдательного пункта. — Про меня, наверно, рассказывает. Еще бы, событие! Должно быть, снова в газету напишет. А Кисель-то уши развесил! — Гринька отодвинулся в глубь балкона. — Как бы не засек меня. А то, еще припрется».

Гринька понимал, что никого из ребят пускать к себе он сейчас не имеет права. Ведь каждую минуту может появиться тот, для кого вывешен условный сигнал. Вавилон зря предупреждать не стал бы.

Однако маскировочные маневры владельца балкона были вроде ни к чему. Костя, продолжал болтать с курносой Галкой, прошел мимо его дома, не посмотрев на восьмой этаж.

«Любезничают! — вприщурку посмотрел на них сверху Гринька. — Еще бы ее портфельчик взялся нести!..»

Маялся Гринька. У телевизора посидел, карты свои древние, лохматые перебрал, проверил — все ли помнит. Позвать бы сейчас лопухов своих, наколоть на рублевочку. Так нельзя, сиди как мышь и жди условных стуков! Потом из кухонного окна, задернутого занавеской (чтобы с улицы не заметили), смотрел, как гоняют в футбол мальчишки.

— Мазилы! — вполголоса ругал он всех подряд. — Сапожники!..

Досмотреть игру помешал двойной короткий стук в дверь. Он! Волнуясь, Гринька побежал открывать.

Вошедший спросил:

— Ты и есть Гринька?

— Здравствуйте! — сдержанно ответил хозяин. — Заходите.

«Товарищ» был небольшого роста, молод, худощав, по углам рта подковкой свисали черные усы. В руке держал портфель. Длинным, цепким взглядом охватив комнату, спросил:

— Ванная есть?

Гринька кивнул.

— Люкс хата! — Парень поставил портфель, прошелся из угла в угол, заглянул за ширму, пнул ботинком в диван. — Нары мои?

— Чего? — не понял Гринька.

— Проехали. Клопы есть?

Усатый Гриньке решительно не нравился. Про клопов и отвечать не хотелось.

— Твари этой хуже милиционера боюсь… Покусать чего найдется? И кипяточку бы с заваркой.

Пришлось вести усатого на кухню. Через полчаса от припасов, заготовленных матерью, не осталось и половины.

Квартирант расспросил, когда вернется мать, в какое время уходит Гринька в школу.

— Ты уходи, не бойся. Все будет цело. Как в сберкассе. А мне книженцию какую-нибудь разыщи. Давно не читал книженцию… Как тут горячую воду добыть? Помыться хочу.

Пока усатый плескался в ванной, расстроенный Гринька сидел у телевизора и смотрел цирковое представление. В другое время хохотал бы до упаду, а тут и забавным проделкам медведей не улыбнулся. Что значит, нет настроения. Кто такой этот парень? На урку какого-то похож. Ну и удружил Вавилон! Три дня терпеть такого. Знал бы, не соглашался…

Выйдя из ванной комнаты, усатый скривился и выдернул из штепселя вилку телевизора.

— Не люблю шума. И спать хочу.

Снова пришлось подчиниться. Гринька потушил свет и лег на материну кровать, за ширму.

Когда утром громко застучали в дверь, Гринька раскрыл глаза и не мог понять, где он. Стена, угол шкафа, ширма… А в дверь опять кто-то стучит, еще громче. Гринька вскочил и… едва не задохнулся от страха — в пространстве между шкафом и ширмой стоял голый человек. Лишь черные плавки обтягивали узкие бедра. И усы вокруг рта чернели подковкой.

Все смешалось: страх, голый человек, черные усы, воспоминание о вчерашнем. Квартирант, не сводя с Гриньки тяжелого взгляда, приложил палец к губам. Но тот и сам уже догадался: надо притаиться, не подавать признаков жизни.

Застучали в третий раз. Потом все стихло. Шума лифта Гринька обычно не слышал — привык, а сейчас ухо отчетливо уловило ровное гудение мотора. Он прошептал: