Владимир Добряков - Две строки до востребования

И Гриньке в этот вечер было хорошо дома вдвоем с матерью. Он (теперь уже со многими подробностями) рассказал ей о походе: чем будут заниматься там, каким маршрутом идут, сколько намечено привалов, и мать, которая твердо решила, что с ухажером Семеном, жадным и ухватистым, порвет окончательно, успокоилась и слушала сына с большим интересом. И о школе Гринька рассказывал — какой хороший у них географ, а завуч Лариса Васильевна — такой нигде больше нет, во всем городе! Сказал и об англичанке, тоже, мол, уважает ее. Она простая и добрая. Были у него кое-какие неприятности с ней, но теперь все наладилось…

Ну, разболтался! И не подозревал, что может столько матери наговорить. Допоздна засиделись. Гринька две чашки чая выпил с ореховыми конфетами, три апельсина съел.

Улегшись на своем диване, он потянулся, зевнул и немножко с сожалением подумал о том, что, хотя завтра и первый день каникул, но особенно разлеживаться времени у него не будет — к десяти часам надо прийти к Вавилону.

Однако всласть поваляться на диване, блаженно ощущая полную свою свободу, ему на другое утро все равно не удалось бы. В начале девятого он пробудился, но глаз еще не открывал, находясь в том, как бы невесомом, состоянии, когда уже не спишь, но и проснулся лишь наполовину. И в этот момент сквозь слипшиеся веки он ощутил какой-то живой, вдруг возникший свет. Сразу открыл глаза. На потолке метался яркий солнечный зайчик. Гринька вскочил и распахнул балконную дверь. Конечно, они, друзья!

Костя и Симка сидели на лавочке и смотрели вверх. В руках Симки, ослепительно сверкая, дрожало зеркало.

— К тебе можно? — донесся голос Симки. — Полы высохли?

«Фу ты! — изумился Гринька. — Вот бы влип!» Он сложил ладони рупором и крикнул:

— Я сейчас! Посидите там.

Просунуть в узкие штанины ноги и надеть тапочки было делом одной минуты. Захватив три апельсина, Гринька, не вызывая лифта, поскакал по лестнице вниз. «Зачем тогда про полы Симке ляпнул? — подосадовал он. — Надо было что-то другое придумать». Полы мать и в самом деле собиралась перекрашивать, даже масляную краску в пузатых банках купила. Потому, наверно, и ляпнул не задумываясь Симке про полы.

Остановившись перед ребятами, Гринька подал каждому по апельсину:

— В честь начала каникул! А это сестрице передай. — И сунул Косте в карман еще один оранжевый заморский плод.

— Как ей, так самый крупный! — с комической обидой сказал Костя.

— А ты что думал! Только у вас санитары строгие, да? У нас в классе еще хуже, как звери. А теперь и от Ленки твоей житья не будет. Я уж вижу.

— Значит, подлизываешься? — засмеялся Симка и показал листок. — Смотри! Дядя Аркадий задание мне дал!

— А что это за штукенция?

— Не видишь разве? Чертеж. Шесть колышков для палатки велел выстругать. Вот размеры указаны.

— Будто так нельзя сделать!

— С чертежом интересней. Не понимаешь! — Симка отобрал листок.

— Завтракал? — понюхав апельсин, спросил Костя.

— А что? — Гринька насторожился.

— Ко мне пойдем. Готовиться. Удочки проверим. У тебя удочки есть?

— Две штуки. Одна с блесной и зеленой жилкой. На щуку.

— Годится. Принесешь?.. Еще с компасом потренируемся.

Гринька шмыгнул носом, всей пятерней полез в лохматые волосы.

— Конечно. Удочек, что ли, мне жалко!.. Только не сейчас. После. Ладно? Мать на базар посылает. А потом сразу прибегу.

— Ну, давай, — сказал Костя. — Через час придешь?

— Постараюсь, — не очень уверенно пообещал Гринька.

Врал он. Старайся не старайся — через час никак не получится. Даже не знает точно, когда отлетает самолет.

«А, ерунда, — поджидая с верхних этажей кабину лифта, подумал Гринька. — Дней впереди еще много. Успеем приготовиться. В двенадцать приду или даже в час — не страшно. Что-нибудь придумаю…»

Мать еще не вставала — отсыпалась после трудной поездки. Гринька пошел умываться и, еще не открыв воду, увидел в углу банки с краской для пола. Увидел и прикусил губы. Пока он будет провожать Вавилона, Костя и Симка наверняка пять раз поднимутся на лифте. Мать откроет им, а полы…

Поплескав на лицо, Гринька вытерся и вышел в комнату. Часы показывали двадцать минут девятого. Куча времени впереди!

— Валь, — заглянул он за ширму, — не спишь?.. Давай, Валь, пол покрасим? Смотри, какой облупленный.

— Мастера хотела пригласить…

— Мастера! Деньги еще переводить! Мы в старой школе сами парты красили. Знаешь, как здорово вышло! Сам директор хвалил! Чего тут красить-то, одна комната. Ерунда!

— Прежде вымыть полы надо.

— Вымой! А я дверь пока снаружи покрашу. Ладно?

— Ну покрась, если охота такая пришла, — улыбнулась Валентина. — Помощником у меня растешь…

Новых комплиментов матери Гринька ждать не стал, поспешил в ванную, открыл ножом широкую банку и засохшей, твердой, как железо, кистью принялся энергично перемешивать краску. Они и в школе так же делали. Минут через пять кисть размякла, а краска в банке сделалась чистая и густая, как сметана, только цветом коричневая.

Всякую работу Гринька делал решительно и быстро. И все же, когда он закончил красить дверь, то стрелки на будильнике показывали половину десятого. Даже работой своей как следует не налюбовался. Надо было еще руки, вымазанные в краске, отмывать. Хорошо, что у матери ацетон оказался. Иначе так бы и ходил с коричневыми руками. Да и то вокруг ногтей подковки еще видны.

На листке Гринька толстыми буквами вывел: «Осторожно — окрашено!» Листок прилепил клеем на стене, возле блестевшей свежей краской двери. Отступил назад, посмотрел и остался доволен. Теперь — полный порядок! Вышел человек из лифта и ясно ему: дверь окрашена. Конечно, и так каждому понятно, что к двери лучше не прикасаться — запах от краски до первого этажа дошел. Ничего, не помешает листок. Теперь ребята и стучаться не будут. Не умрут, дождутся!

Управившись с делами, Гринька почистил ботинки (все-таки в аэропорт едет) и сказал матери, чтобы красить начинала с передней и никаких ребят чтобы не пускала…

Гриньке повезло: увидев подъезжавший к остановке автобус, он припустился изо всех сил и успел вскочить на подножку. А то бы совсем опоздал.

Вавилон поджидал его, сидя у окна. Сам и дверь открыл.

— Договаривались на десять. А сейчас… — он показал на свои толстые с серебряным браслетом часы. — Хромает дисциплинка. А еще в поход собрался.

— Дверь красил, — оправдываясь, сказал Гринька.

— Ну ты даешь! — усмехнулся Вавилон. — Каникулы наступили, отдыхать должен, а он — работать! Мать заставила?

— Нет, сам.

— Положительный герой современности. Что-то не узнаю тебя, мой верный друг Григорий… Ну, ладно, не обижайся, это я любя. Ближе к делу. — Вавилон ввел сконфуженного «нарушителя дисциплины» в свою комнату и тщательно притворил дверь. — Садись, Гриня.