Алексей Ливеровский - Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека [Повесть]

Мы с Юркой шли мимо дома Барановых и видели, как один из близнецов прицелился в Рыбаленцию и выстрелил. Стрела попала ему в спину. Рыбаленция вздрогнул и выронил палку. Я поднял, а Юрка подбежал и двинул в морду стрелку. Братья убежали за забор и принялись Юрку дразнить:

— Рыжий, красный, человек опасный! Рыжий, красный!

Юрка и не рыжий, он блондин.

Калитку они закрыли. Юрка подошел, потрогал и заявил страшно спокойно:

— Трусливые идиоты. От нас не спрячетесь. Объявляем войну. Не трогайте Рыбаленцию, или худо…

Когда мы обгоняли Рыбаленцию, он, не оборачиваясь, сказал:

— Шпашибо! Шпашибо!

После обеда мы готовили к бою оружие. У Юрки рогатка побольше с очень сильной круглой резиной, мне даже не натянуть. Моя рогатка с плоской резиной, послабее, зато очень меткая. Незаметно от мамы мы открыли в папином столе охотничий ящик и вытащили несколько картечин. Я еще захватил шрапнель — нашу пулю с корабля-мишени.

К дому Барановых мы подкрались в полной темноте. В окнах светились огни. Яркий калильный фонарь у входа над калиткой освещал сад и оба стеклянных шара. Юрка тихонько скомандовал:

— Батарея! Товсь!

Мы просунули рогатки сквозь решетку забора и прицелились. Юрка хмыкнул:

— Хм! Большие, не воробей. Я левый, ты правый… Огонь!

Зашипела моя шрапнель, свистнула Юркина картечина.

Мой шар раскололся на куски — звон такой, будто обрушились тысячи зеркал. В Юркином засветилась сквозная дырка. Юрка скомандовал:

— Беглым!

Мы перезарядили и ударили опять. Развалился второй шар. Дальше все было обдумано: убегали не по дороге, перескочили через шоссе и залегли в канаве.

Двери на крыльцо распахнулись с треском, на песчаную дорожку хлынула полоса света. Завопила женщина:

— Ловите! Скорее! Держите!

На дорогу без шапки в черном жилете выскочил толстый барановский дворник и загремел сапожищами к Лоцманскому. Он пробежал так близко, что мы слышали, как он сопел и ругался про себя. За ним, тоже простоволосый, в белых штанах и тонких скрипучих сапожках выскочил грум. Огляделся и побежал в другую сторону. Бараниха вывалилась на крыльцо и все орала, орала: «Держите!»

Преследователи скрылись в темноте. Юрка скомандовал:

— Батарея! По фонарю, прицельным, товсь! Огонь!

Юрка попал с первого выстрела — фонарь звякнул, разлетелся на куски и погас. Бараниха с воплем провалилась в освещенную дверь и показалась в кухонном окне. Я прицелился и пустил картечину. Кухонное окно лопнуло и вывалилось на сиреневые кусты.

Неслышными волчьими шагами мы скрылись из канавы в сторону моря и большим кругом вышли к дому.

На следующий день у нашего дома побывала дурацкая коляска с Баранихой и грумом. Мы ее переждали в дровяном сарае. Во время обеда у мамы было строгое лицо и она сказала выговаривательным голосом:

— У меня была мадам Баранова…

Юрка уткнулся в тарелку и торопливо глотал суп. Я аккуратно собирал ножом и запихивал в солонку просыпанную на скатерть соль.

— У них в саду вчера вечером какие-то хулиганы разбили шары…

Неприятно, когда говорят и пристально на тебя смотрят. Хорошо, что соли на столе было еще порядочно.

— Ее ребята думают, что это сделали докторские мальчики… Я сказала мадам Барановой, что поговорю с вами, и знаю, скажете правду… Ну?

Ужасно не хотелось говорить и Юрке, и мне, конечно. Мы и молчали.

И вдруг мама улыбнулась, спросила ласково-ласково:

— Ребята, вы?

Мы сразу заорали: «Да! Да!» Юрка отодвинул тарелку, вскочил весь красный, шрамик на губе багровый:

— Они сволочи, мама, барановские близнецы! Рыбаленцию мучают! Из лука в него стреляли! За что? Мы им объявили войну!

— Юрий! Что за выражения? И при чем тут шары? Разве они принадлежат барановским мальчикам? В следующий раз вы двери сломаете или что-нибудь еще… Это печально. Шары дорогие, мне придется, вы же знаете, что у нас…

Мы знали, и все равно Юрка не мог успокоиться:

— Война! Мы будем их бить как собак…

— Юрий! Драки — это ваши мальчишеские дела, в них не вмешиваюсь. Прошу ничего не портить и не трогать в доме Барановых…

Юрка посмотрел на меня и стал успокаиваться. Мама помолчала и вдруг жалобным голосом попросила:

— Мальчики! Пожалуйста!

Когда мама говорит жалобным голосом «пожалуйста», устоять невозможно. Мы сразу дали честное слово.

Война почти кончилась. Правда, близнецы больше Рыбаленцию не трогали, ни разу.

Мама отвернулась от рояля и оглядела комнату — Юрки уже не было.

Женщины ничего не понимают в футболе. Мама сочинила про Юрку хорошо, но разве можно говорить «враги»? На матч выходят соперники, и когда кикают, то голы не забивают. Про диктовку верно: у Юрки плохо по-русскому. Зачем же она сама подарила ему бутсы? Его обещали перевести в первую команду «Лебедя», это, конечно, класс. Нечего удивляться, что Юрки никогда нет дома, то на Петровском хуторе, то на втором поле в Борках. Меня совершенно не берет. Говорит: «Хватит там загольных беков». Я все равно хотел пойти, так он показал мне кулак. Страшно скучно одному!

Один раз я ушел из дому еще до завтрака, чтобы половить крупную рыбу, которая никогда не клевала. Устроился на берегу речки у куста, неподалеку от мостков, где привязана рыбаленцовская «Утка». Ловились почти одни колюшки, я их выбрасывал на берег и еще поймал два маленьких окунька.

За спиной кто-то остановился и негромко сказал:

— Худая рыбалка. Хочешь научу, научу? В море пойдем, пойдем.

Мне и оборачиваться не надо, сразу понял, кто говорит. Тут еще поплавок потопило и надо было подсекать. Подсек, выдернул на траву окунька, побольше, чем два первых, и сказал:

— Спасибо! Попрошусь у мамы. Когда?

Рыбаленция прошамкал:

— Жавтра как шветает, шветает, — застучал палкой по тропинке и запел непонятное.

Страшно трудно было вставать. Юрке не сказал, попросил Киру разбудить до света. Шел по тропке над речкой. Рассвело, и стало холодно. Хорошо, что Кира заставила надеть фуфайку. Мерзли руки. Та, в которой была удочка и мешочек с едой, не очень. Мерзли пальцы на жестяной коробке с червями. Утренний воздух страшно пахучий: в липовой аллее запах листьев, на лугу — кошеной травы, потом, хотя до моря было еще далеко, — тины и чем всегда пахнет море. Не знаю, что это, море соленое, но соль не пахнет. На речке над самой водой носились черные ласточки. Черные, если смотреть сверху. Большая стая расселась на засохшем дереве — сплошь белые грудки. Сидят рядками одна к одной и непрерывно щебечут: «ти-ти! Ти! Ти!»