Алексей Ливеровский - Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека [Повесть]

— Шлавно идет. «Новик»… В Кронштадте три таких пошудины. Никак по шорок ужлов… [21] Миноносцы типа «Новик». Тогда, перед первой мировой войной, они только что появились. Отличались от прежних большим ходом: около 36 узлов в час. Раньше не было. Давай жавтракать. А?

Он вытащил из сумки хлеб, бутылку молока, две кружки и достал из форпика мой мешочек. Кира положила бутерброды — французская булка с котлетами, — печенье и мятные леденцы. Рыбаленция налил в обе кружки:

— Пей! Кожье, хорошее.

Я еще никогда козьего молока не пил.

Мне страшно неудобно было разговаривать, не знал, как обращаться. Решился спросить:

— Пожалуйста! Как вас зовут?

Рыбаленция ничуть не смутился:

— Дядя Ваня, дядя Ваня жови, дядя Ваня.

Припасы мы разложили на банке, на куске парусины. Дядя Ваня вытащил из-за голенища источенный, узкий финский нож, нарезал хлеб. От своих кусков отрезал корки и бросил за борт. Мякоть медленно жевал красными беззубыми деснами. Про зубы не хотелось думать: завтра нужно было идти к зубнихе. Страшно ненавижу! Когда зажужжит проклятая машинка и начнет подбираться к больному месту — лучше умереть.

Я сказал:

— Дядя Ваня, знаете, и мне уже два зуба вырвали, и еще надо, а вам вот сколько…

Рыбаленция улыбнулся, вдруг нахмурился, глаза стали совсем маленькие, сердитые, ответил коротко:

— Выбили дружья.

Я понял, что ему про это почему-то не хочется говорить, и больше никогда не спрашивал.

Солнце припекало, от нашей шлюпки запахло смолой. Я скинул куртку и рубашку, остался в одних трусах. Дядя Ваня отвернул сколько мог голенища сапог и тоже разделся. Если не считать маленького серебряного креста, он был голый до пояса и оказался весь-весь татуированный. Пока он лазал, убирал бутылку, кружки и остатки хлеба, я оглядел его со всех сторон.

Рыбаленция закрыл своим кафтаном ведро с уловом, раскурил трубочку и пристально смотрел в открытое море. Я растянулся на банке, пригрелся, немного подремал, вспомнил про удочку, глянул на воду. Моего поплавка нигде не было. Спросонья не мог сообразить, все искал его в зыби и вдруг понял, что клюнула рыба. Удилище мое дрыгалось и плясало как игрушечный паяц. Я схватил, подсек, почувствовал толчки и тяжесть. Тащил осторожно. Кто-то там внизу понял, что тащат, и заходил из стороны в сторону. Леска рассекала воду, и за ней бежал водяной бурунчик. За спиной услышал голос:

— Не торопишь, дай походить.

Пальцы резало, как ножом, даже бросить хотелось, терпел. Далеко внизу показалась серая палка. Я осторожно тащил. Когда она оказалась близко, помог дядя Ваня; с борта появился сачок и выкинул палку в шлюпку. Это был угорь. Таких я еще не видел! Толще, много толще моей руки, он змеей вился на сланях, путался в леске. Взять его в руку и отцепить крючок было прямо невозможно, такой он скользкий и верткий. Рыбаленция посмотрел на мою возню, опустил руку в переметный ящик с песком, легко взял рыбу, снял с крючка и кинул в ведро.

После угря клев пошел вялый, у дяди Вани иногда клевало, а мой поплавок замер. Зашла туча, похолодало, подул ветер. Мы оделись, еще немного подождали, и Рыбаленция решил:

— Ладно, пора.

Я принялся вставлять в уключины весла. Дядя Ваня остановил:

— Не надо, гляди, чиштый фордевинд [22] Фордевинд — полный попутный ветер. .

Ветер дул прямо на берег. Мы подняли парус и скоро влетели в устье речки. Удивительно, как легко шла тяжелая лодка под небольшим парусом. Дотянули до самой пристани.

Я стеснялся взять себе рыбы. Сказал:

— Мне не надо.

Дядя Ваня сердито фыркнул, срезал на берегу прут, продел угря и нескольких окуней под жабры, свернул в кольцо и протянул мне:

— Вожми, твоя рыба.

Я держал кольцо в руке, закинув рыб за спину. Угорь висел, почти касаясь хвостом травы. Вся спина у меня была липкая от рыбьей слизи. Ужасно хотелось встретить кого-нибудь из наших ребят. Пофасонить не получилось, даже наоборот. Положил угря на кухонный стол, Кира увидела, как закричит:

— Уберите! Уберите!

Мама уговаривала:

— Кира! Это лучшая, самая вкусная рыба. Деликатес, очень дорогая. Это — угорь, не змея, не гадюка, не уж. Это — рыба! Завтра сделаем пирог с угрем, попробуете и скажете — прелесть.

Кира не слушала, повторяла:

— Не буду делать пирог ни с ужовиной, ни с угрёвиной. Тесто сделаю, там как хотите, сами…

С тех пор я ходил в море с дядей Ваней почти каждый день. Мама, конечно, была довольна, что приношу свежую рыбу. Гордилась — добытчик. Ворчала немножко:

— Нельзя так. Совсем запсел, ноги плохо моешь, засыпаешь над тазом. Рыбой от тебя пахнет. И бери поменьше рыбы — он на это живет.

Ребята завидовали. Рыбаленция их не звал, со мной подружился и сердился, если я не приходил к мосткам.

Один раз в очень свежую погоду мы стояли на той же луде. Рыбалка шла ни шатко ни валко, ведро помалу наполнялось окунями. Попался один сиг. Я ловил уже на две удочки, был очень занят и все же услышал за спиной ворчание Рыбаленции. Он бросил удочки и внимательно, из-под руки смотрел на море.

По фарватеру, густо дымя, тащился черный жук-буксир, за ним довольно далеко такая же барка-щит, как наш корабль сокровищ. Рыбаленция поднял руку и, не отрывая глаз от кораблей, сказал мне:

— Видишь букшир и мишень? Гляди, шкоро выйдут на траверж [23] Траверс — направление, перпендикулярное курсу корабля. . Либо ш нашего форта, либо ш Ино ударят. Во!..

На нашем берегу грохнуло, в небе заскрежетало и завыло. Рядом со мной в лейке вода сделалась кольцами. За баржами поднялся белый столб, оттуда глухо докатился разрыв. Вскоре все повторилось. И еще, и еще.

Рыбаленция поднимал и опускал руку, бормотал чуть слышно:

— Перелет! Недолет! Вилка! Опять недолет! Эх! Пушкари, кабы опять…

Я спросил:

— Дядя Ваня, что опять?

Он забыл про меня, удивленно обернулся:

— Опять?.. А… Видел баржу, недавно к берегу прибилаш?

— Видел, видел. Мы на нее лазали…

— Лажали, лажали… Почему прибило, прибило… Беда! Шмотри… букшир, жа ним баржа, будто далеко, будто шама идет. Не, он ее тащит, тащит… на букшире, ну, перлинь [24] Перлинь — корабельный канат, трос. кабельтов [25] Кабельтов — морская мера длины — 185,2 метра. шем-вошемь. Ближко и далеко. Ошиблишь, ахнули не в мишень — букширишке в корму, в корму… Пароходишко оверкиль [26] Оверкиль — полное опрокидывание судна вверх дном. и нет… матрошики на дно, на дно… там и штоят или лежат… Мишень по ветру…

— Стоят?

Рыбаленция нагнулся ко мне и дальше говорил шепотом:

— Штоят, чуть качаютша, глажа жакрыты, волоши дыбом… Гошподи помилуй!..

Черноголовая крачка прилетела, принялась кружиться над шлюпкой, наверно, заметила хлебную корку или рыбу. Плавно кружила, проваливаясь между крыльями, внимательно смотрела вниз черными глазами, вдруг забилась на месте, закричала отчаянно: «кирр-риэ! Кирр-риэ!» — и бросилась в сторону. Что она заметила сверху? Может быть, тех матросов, что стоят и покачиваются в глубине, под нашей шлюпкой?