Михаил Самарский - Двенадцать прикосновений к горизонту

– Как это? – оцепенел я. – Сгорел от водки?

– Ну это так говорят, когда от водки умирают, то есть перебрал и умер. Хотя я недавно узнала, что не только водочкой зятёк-то мой баловался. Но да ладно, теперь-то всё одно уже ничего не изменишь. Только я-то при чём? Ой, Господи, да чего только не болтают… А я ведь ни в чём не виновата. Зять умер, ему всего двадцать семь лет-то было, а дочка не хотела хозяйством заниматься. Пошла на трассу…

– В смысле? – удивился я. – Работать?

– Ну да. В том смысле… Ты же уже большой мальчик… всё понимаешь… Бросит на меня внука и веется днями-ночами. Придёт домой, бухнется на кровать прямо в сапогах. Отоспится, переоденется и снова на трассу. Почти год я ни сна не видела, ни отдыха. Ну а в деревне стали болтать, что, мол, я её туда отправляю на заработки… Людям-то рот не заткнёшь. Ругались мы с ней. А когда отец ейный, то бишь мужик-то мой, Вася, узнал, чем дочка занимается, так тот вообще чуть не прибил её, с ружжом по деревне гонял. Ну она в конце концов собрала вещички и уехала. С тех пор так ни разу и не виделись. Ни дочки, ни внука. Даже на похороны к отцу не приезжала. Татьяна Алексеевна похоронила сына и слегла. Думали, бог скоро приберёт, а оно, видишь, как – скоро десять лет как не встаёт, всё птиц каких-то водой поит.

– Вы отважная женщина, – говорю я бабе Фросе. – Стольких людей уже похоронили. Страшно, наверное?

– Страшна не сама смерть, Мишка, – вздохнула баба Фрося. – Страшна смерть преждевременная. Страшно, что умирают молодые.

– А дочь ваша не пишет, не звонит?

– Так, письмишко пришлёт раз в год. А в последнее время и писем не пишет. Звонила полгода назад, я ходила на почту. Спросила, как здоровье. Сказала, что всё у ей хорошо. И весь разговор. Потом я как-то позвонила ей, она говорит: мама, я не могу сейчас говорить. И всё. А я потом побоялась перезванивать. Думаю, захочет – сама позвонит. Но так и не перезвонила. Ну ничего, я подожду.

– А вы сами к ней не ездили? – спросил я.

– Ой, сыночек, да куда ж мне ехать? Скока ж денег нужно, чтобы в Питер съездить и обратно? Да и хозяйство на кого бросишь? То поросёнок, то курочки, то уточки… Я на базаре у нас приторговываю. Если б не хозяйство, давно бы зубы на полку…

– Бабушка Фрося! – взглянув на дисплей телефона, воскликнул я. – Так давайте сейчас прямо и позвоним вашей дочери. Вот же, здесь телефон берёт. Давайте номер.

– Ой, боязно что-то. – Баба Фрося схватилась за сердце. – А вдруг опять не вовремя?

– Ну и что? – рассмеялся я. – Это со всеми случается. Если человек не может сейчас говорить, просит перезвонить. Что тут такого?

– Думаешь, не обидится? – прищурилась баба Фрося.

– Смешная вы, бабушка, – рассмеялся я. – За что обижаться? Где номер?

– Вот. – Баба Фрося протянула листок бумаги, на котором крупными цифрами был написан номер телефона: 8-812-349…

– Это, по-моему, городской, – сообразил я, – а мобильного нет?

– Только этот…

Я набрал номер. Ответа ожидал недолго.

– Да, – ответил мужской голос. – Слушаю.

– Здравствуйте, – говорю я, – а можно Светлану?

– Она на работе, кто её спрашивает? Что передать?

– А вы кто? – спрашиваю робко.

– Я её сын…

– Михаил? – обрадовался я. – Меня тоже Миша зовут. Миша Миров, я из Москвы. Так получилось, я случайно оказался в гостях у вашей бабушки. Хотите с ней поговорить?

– У какой бабушки? – спросил Михаил.

– Ну, у бабушки Фроси, – уточнил я и, прикрыв ладонью трубку, шепнул бабе Фросе: «Внук ваш, Мишка!». – Можете поговорить с ней. Сейчас передам трубку…

И я хотел было уже передать трубку старушке, как вдруг услышал такое, что тут же передумал.

– Я не хочу с ней говорить.

– Почему? – я обомлел.

– Она алкоголичка и сутенёрша. Отец запретил мне с ней разговаривать даже по телефону. Не звоните мне больше. Пока…

В трубке раздались короткие гудки. Баба Фрося смотрела на меня широко раскрытыми глазами, на её губах застыла нелепая улыбка.

– Что? – выдавила она и опустила глаза. – Что он сказал?

– Он на учёбе, – нашёлся я, – не может сейчас говорить…

Старого человека, по-моему, обмануть невозможно. Он только сделает вид, что не обманут. Мне кажется, баба Фрося всё поняла.

Если бы так можно было выразиться, сказал бы: «бабушкинское утро». Не успел я отключить телефон, как на дисплее нарисовалась моя бабушка.

– Здравствуй, сынок.

– Здравствуй, ба, – отвечаю.

– Не разбудила?

– Нет, уже встали. Завтракаем.

– Приятного аппетита. А что ж ты, сорванец, уехал, и ни слуху ни духу? Ни разу не позвонил. – Голос Лилии Степановны дрогнул.

– Бабуля, извини, пожалуйста. Не хотел вас тревожить, думал, может, устали от меня, – соврал я.

– Вот дурачок, – всхлипнула бабушка, – да что ж ты такое говоришь? Ну приедешь домой. Приедешь, я тебе дам…

Угрозы Лилии Степановны всегда меня смешат. Она так говорит, будто и впрямь по приезде домой меня ожидает такая взбучка, что сто раз подумаешь, ехать или нет. На самом деле при встрече бабушка забывает о своих грозных обещаниях и только гладит меня по голове да норовит расцеловать. Дети всегда после стариковских поцелуев утираются, а старики обычно обижаются. Но моя бабуля не обижается. Она так и говорит: все дети после наших старческих слюней утираются, чего на них обижаться, да мы и сами такими же были когда-то. Я же говорил вам, моя бабушка ещё тот философ.

– Бабушка, ты извини, я долго не могу говорить, тут Юрке кое-чем нужно помочь, – снова соврал я.

– Ну ладно, хорошо, не буду тебе мешать. Смотри там, будь осторожен.

– Пока, – сказал я и отключил телефон.

Баба Фрося сделала вид, что разговор мой не слышала, хотя мы с ней вдвоём сидели за столом.

– Так, ну что, Миша, пора и в дорогу, – предложила баба Фрося после завтрака. – Пошли на трассу, иначе ты и к Новому году не доберёшься до своей невесты. Вот тебе тормозок собрала. – Она протянула мне два пакета.

– Что ещё за тормозок? – удивился я, впервые услышав такое странное слово.

– Эт мы так паёк называем, – пояснила бабушка, – когда человек на работу идёт или в дорогу собирается.

– Это такой паёк? – рассмеялся я. – Два мешка? Да вы что, бабушка? Слон я, что ли?

– Тормозок в одном пакете, во втором – гусак.

– Кто? – оцепенел я. – Какой ещё гусак?

– Да ты не волнуйся, милок. – Баба Фрося махнула рукой. – Отличный гусак. Свежайший, я сегодня утром его зарубила, пока ты спал. Жирненький такой, просто загляденье. Отдашь хозяйке, она ему яблочек в попку напихает, – весело рассмеялась бабуля, – да в духовочке запечёт – пальчики оближешь. Это тебе на Новый год.

– Бабулечка, миленькая, спасибо вам, конечно, но, пожалуйста, оставьте гуся себе. Куда я его?

– И не подумаю! – Баба Фрося даже притопнула ногой. – Ты что? Как это себе? Да у меня этих гусей на полдеревни хватит. Прекрати. Говорю же: это мой подарок на Новый год. И ничего не хочу слышать.