Михаил Самарский - Двенадцать прикосновений к горизонту

Подсобка действительно оказалась недалеко, метрах в ста от автовокзала. Парнишка вбежал в помещение первым, я – за ним. В подсобке было темно. На полу кто-то лежал и тихонько стонал. Мой «проводник», вбежав, крикнул ему: «Всё в порядке!». Затем, отойдя в сторону, обратился ко мне:

– Ты тащи его за куртку, а я попробую шкаф приподнять!

Я наклонился над лежащим пацаном, но, не успев прикоснуться к нему, почувствовал сильный удар по затылку и тут же потерял сознание. Очнулся связанным по рукам и ногам. К моему удивлению, боли не было, только трясся от холода. Связан я был скотчем. Через щель в двери на пол падал луч. Я зубами перегрыз путы на руках, затем освободил ноги. Встал, осмотрелся. Ни рюкзака, ни обуви, ни куртки, ни свитера, ни шапки. Я бросился к двери, но она оказалась запертой. У самого порога я заметил какие-то ботинки и тут же натянул их на себя. Что делать в такой ситуации? Я пришёл в ужас, когда понял, что у меня теперь нет ни денег, ни телефона, ни одежды и что я заперт в какой-то холодной подсобке. Я принялся колотить в дверь, но через несколько минут понял, что всё тщетно.

«Накаркал, – подумал я. – Сам же говорил, когда гостил у бабы Фроси, что, мол, чёрт с вами, украдите у меня всё, что захотите, только ветеранов не трогайте».

Только вы не подумайте, что я от своих слов отказываюсь. Нет. Ещё раз повторю: «Украдите у меня всё, что захотите, ограбьте меня, заберите всё! Только ветеранов не трогайте».

Я снова покричал в пустоту. Меня никто не слышал. Стало, как мне показалось, ещё холоднее, а на мне джинсы и майка. Обследовав своё узилище, я обнаружил в углу какую-то тряпку, пропахшую керосином. Пусть она чем угодно пахнет, подумал я и укутался, словно в одеяло. Дрожу… Вспомнил выражение и мысленно добавил: дрожу как осиновый лист. Ну всё, думаю, замёрзну здесь на фиг. Вот это купил цветочки. Букет из ростовских «незабудок» называется. Что делать? Скажите, что бы вы стали делать, окажись в моём положении? В книгах я не раз читал, что сдаваться нельзя до последнего. За жизнь нужно бороться до конца. Вспомнил басню (или сказку) про двух лягушек, которые упали в кувшин с молоком. Затем – графа Монте-Кристо. Иными словами, кого я только в тот момент не вспоминал. Вы, наверное, думаете, сейчас Миша начнёт героя из себя корчить. Ничего подобного.

Врать не стану. Да и тут такая ситуация: соври – вы сразу поймёте. Словом, я испугался. Что душой кривить? Очень испугался. Хотя (не лгу) почему-то больше боялся даже не за себя, а за маму. Я представил, как меня, мёртвого и холодного, выносят из этого вонючего сарая и кладут на тротуар. Мама моя бросается ко мне, падает на колени, обнимает меня, целует, пальцами ворошит мои волосы и кричит… Кричит, как та несчастная женщина на трассе «Дон». «Сыночка, кровинушка моя родная, зачем ты так рано покинул меня, родненький ты мой. Проснись, сыночек! Миленький мой! Мишенька! Мальчик мой!» Честное слово, больше всего меня страшило именно это.

То ли на улице стало холодать, то ли это страх так подействовал, но меня стало трясти ещё больше. «Нет, – думаю, – надо время от времени всё-таки стучать в дверь и кричать. Всё равно рано или поздно кто-то должен будет услышать». Я пнул несколько раз по двери и крикнул в щель: «Люди! Помогите! На помощь!».

Тишина.

Вдруг на полу, у самой двери, я заметил какие-то небольшие прямоугольные предметы. Наклонился, дотронулся: что это? Да это же книги! Я поднял с земли книжки: это оказались моя книга – подарок Машке, «Мёртвые души» и «Рождественские стихи». Видимо, их сюда вбросили через щель после закрытия двери.

«Надо же, – подумал я, – книги оставили… А почему они их выбросили? Странно».

Из-за двери сильно дуло. Я, спрятавшись от холодного воздушного потока и прижав к себе книги, забился в угол, решив перед новым наступлением на дверь набраться сил.

И тут случилось такое, что предвидеть было совершенно невозможно. Откуда-то издалека до меня донеслась знакомая песня: «Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось…». Кто это? Кто поёт?

Неожиданно дверь распахнулась, под потолком загорелась лампа, и в подсобку вошла моя Маша. В белой шубе до пят, на голове – ярко-красный мохнатый шарф. В левой руке она держала крошечную ёлку, а в правой – синий мешок с нарисованными на нём серебристыми снежинками. Я хотел вскочить, но ноги перестали меня слушаться. Я медленно протянул ей навстречу свинцовую руку, но Маша стояла как вкопанная, пристально разглядывая моё несуразное одеяние.

– Маша, – выдавил я с трудом, – Маша, как ты узнала, что я здесь?

Но она не отвечала, видимо, шокированная моим видом.

– Мария, девочка моя! Любимая! Это я, Миша. Ты не смотри на мою одежду, меня обманули, Маша.

Вы видели мультик или художественный фильм «Снежная королева»? Так вот тем, королевским, голосом Машка мне отвечает:

– А я тебя предупреждала, что это очень опасно, но ты не послушался меня.

– Так я же тебя хотел увидеть, Мария! – простонал я. – Я люблю тебя.

– Теперь ты убедился, до чего может довести тебя твоя любовь?

– Что с тобой, Маша?

– Ха-ха-ха! – Машка вдруг превратилась в Наталью, не верившую в любовь, и, подойдя ко мне вплотную, выпалила прямо в лицо: «Любовь – дерьмо!».

– Нет! Нет! Нет! – громко закричал я и проснулся.

Думаю, такое случалось не только со мной. Я уже понимал, что это всего лишь страшный сон, но всё равно почему-то пялился на потолок и какое-то время думал, почему же погасла лампа. Наконец-то я очнулся полностью, вскочил и быстрым шагом заходил по своей «камере». «Нет, дорогой Миша, так дело не пойдёт, – мысленно корил я себя, – разве ты не знаешь, что в холоде нельзя спать? Ты можешь никогда больше не проснуться. Не сдавайся, никогда не сдавайся. Слышишь меня? Что же ты так? Тем более что сегодня в Ростове целый день шёл дождь. Мороза нет. Радуйся, тебе крупно повезло. Не расслабляйся. Собери свою волю в кулак. Должен быть выход. Должен быть. Ты умный пацан. Соображай. Ты обязательно найдёшь выход из этого дурацкого положения…»

И тут я вспомнил мудреца Василия Петровича (мы с ним лежали в больнице в одной палате), который предупреждал меня: «Умный найдёт выход из сложной ситуации, а мудрый в неё никогда не попадёт!». Да, до мудрости мне ещё ой как далеко. Одним словом, тупица…

Я снова подошёл к двери и, ни на что не надеясь, тихонько крикнул: «Помогите!». И вдруг к двери подбежала собака. Она понюхала дверь, посопела в щёлку, скульнула и, отбежав от двери метра на два, села на тротуар. Прищурив один глаз, я стал рассматривать эту единственную живую душу. «Интересно, что за порода? Наверное, обыкновенная дворняжка, – подумал я и сам себе удивился: – Ну ты и придурок, Миха. Сам скоро в ледяную скульптуру превратишься или, как говорит Фёдор, надуешь боты, а думаешь о какой-то фигне: какая порода у собаки. Да какая тебе разница? Ты ори погромче, пока совсем тут не околел…»