Владимир Добряков - Одиннадцать бестолковых

— Как прошли переговоры на высшем уровне?

Шубин лишь слабо улыбнулся. Выдвинул ящик с инструментом.

— Ясно, — многозначительно заключил Колюха. — Коммюнике не будет, пресса хранит молчание… Ну, а все-таки, Иван Алексеич, зачем директор вызывал?

— О жизни, Коля, толковали. Все о ней.

Колюха не поверил.

— Шутите, Иван Алексеич.

— А что мне шутить? Вот на именины Павла Семеновича пригласил. У сына именины в ноябре. Хочешь, и тебя приглашу? Отчего не пригласить хорошего человека…

Весь день у Ивана Алексеевича не сходило с лица выражение задумчивости и какой-то тихой, светлой печали.

Он и дома сидел необычно мирный, весь ушедший в мысли.

— Клава, — сказал вечером жене. — Жизнь хочу повернуть свою. Заново повернуть… Пить брошу.

— Хорошо бы это, Ваня, — вздохнула Клавдия Васильевна. — Только не верится, Ваня. И раньше ведь обещал. Пройдет неделя, месяц…

— Да ты слушай! — с надрывом вскрикнул Иван Алексеевич. Уняв дрожь губ, медленно разжал стиснутые в кулак пальцы. — Помру я так. Понимаешь? Сгорает во мне что-то. Внутри. Лечиться начну. Неохота помирать-то. Не старик… И Сережки нет… Что ж не идет до сих пор? Именины его надо хорошо отпраздновать. Гости будут. Костюм ему куплю. Большой же парень — скоро тринадцать.

Клавдия Васильевна вытащила из кармана платок. Совсем глаза у нее в последние дни стали на мокром месте.

Из передней послышался стук.

— Не он ли? — Побледнев, Клавдия Васильевна кинулась к двери.

Перед ней стояла высокая, серьезная девочка.

Это была Сабина.

— Здравствуйте, — сказала она. — Я от Сережи…

— Наконец-то! Да где же он? Что с ним?..

— Дай сначала человеку войти, — появляясь в дверях, сказал Иван Алексеевич. — Раздень. Пригласи в комнату…

Рассказ девочки о том, что сын их здоров, сыт, живет в квартире своих друзей и даже не отстал в учебе — каждый день наравне с другими готовит уроки — успокоил Клавдию Васильевну. Хоть и написал Сережа, что хорошо ему, а сердце все равно болело. Где он? Не связался ли с хулиганами? И уж так горько было — ушел из родного дома, скитается где-то у чужих людей!

— Когда же домой-то думает вернуться? — слезным голосом спросила она. — Совсем извелись мы. День, ночь все о нем думаю да тоскую. И отец места себе не находит, — Клавдия Васильевна взглянула на мужа. — Вон как осунулся. Молчит, ходит, вздыхает. А я же понимаю, вижу: мучается. Поди, про себя-то двадцать раз повинился. Так ведь, Ваня, скажи? Повинился?

— Да не лезь ты мне в душу! — с досадой сказал Иван Алексеевич. — Повинился, повинился!.. Ну, повинился! Что я, каменный, на самом деле? Безо всяких чувств? Сын же он мне! Единственный. Родная кровь.

— Вот-вот! — довольная, что муж наконец сказал те слова, какие ей хотелось услышать, подхватила Клавдия Васильевна. — Ведь любит он Сережу, жалеет. Помню, третий год Сереженьке был. Оступился он как-то и упал с подоконника. Да неловко упал — на ручку. А косточка тоненькая, сломалась. Я в магазине была. Прихожу — Сереженька синий от крика, заходится. А Ваня держит его на руках и сам плачет. Слезы текут.

— Заплачешь, — стесненно улыбаясь, сказал Иван Алексеевич. — Я сначала-то не знал ничего. Ну, упал ребенок. Подхватил его с полу, чтобы успокоить, а он еще пуще кричит. Потом только заметил, что ручка у него совсем кривая. Тут, видно, и сдали нервы — сам заревел с перепугу. Ту, сломанную-то ручку я как здоровую брал. Крепко. Может, еще сильнее косточку повредил. Не знал же…

— А что дальше? — Сабина расширила глаза.

— Дальше вызвали скорую помощь. Целый месяц ручка в гипсе была. Пока не срослась косточка… Вот и все.

Иван Алексеевич вдруг замолчал и нахмурился. Все, что он сейчас рассказал, неожиданно поразило его. Как он любил тогда сына! А теперь? Вот неделю назад избил его, зверски избил, ни за что. До какого же скотства, страшного падения довело его пьянство! Человека сделало зверем.

Вот и эта девочка, наверное, думает о нем так. Ишь, какие глаза! Все понимает.

— За статьи ваши спасибо, — тихо сказал Иван Алексеевич. — Все прочитал. — И, помолчав, добавил: — Кое-чему научили. Да. Спасибо…

Эти немногие, скупные фразы почему-то окончательно убедили Сабину, что отныне здесь должен наступить мир. Может быть, потому, что ей очень хотелось этого. И, пожалуй, она правильно сделала, не положив в почтовый ящик того письма, которое написала Ивану Алексеевичу. В жизни все, оказывается, и проще и сложнее. И не будет она рассказывать о самом дорогом для нее человеке — о своем отце, погибшем шесть лет назад при испытании самолета. Не надо…

— Так не говорил Сережа, когда вернется? — снова спросила Клавдия Васильевна.

— Я не знаю, — ответила Сабина. — Но, по-моему, он очень скучает и с радостью придет домой. Я передам Сереже, что вы его ждете.

— Уж так, доченька, ждем, что и сказать не знаю как! — Клавдия Васильевна утерла платком глаза.

— Хорошо, я обязательно передам. Завтра же утром. А теперь я пойду.

— Далеко до дома-то? — спросил Иван Алексеевич.

— На Пушкинскую.

— Э-э, не рядом. Обожди-ка, вместе пойдем. Провожу тебя.

— Что вы! Не надо. Сама доберусь.

— А если кто обидит? Час поздний.

— Я не боюсь. Я сильная, — засмеялась Сабина. — Занимаюсь фехтованием. Мой папа когда-то был чемпионом города по фехтованию.

— Ну, одно дело — папа, другое — дочка. Клава, подай-ка нам зонтик. Вроде капает на улице.

— Ленка, пойдем камни бросать в лужу! — сказал краснощекий карапуз и поправил на животе ружье.

— Не хочу бросать камни, — ответила курносая малышка. — Я делаю дом. Мне тетя еще даст конфету. Такая красивая тетя! Она сказала: «Как тебя звать, девочка?» Я сказала: «Лена». И она сказала: «Я тоже Лена. Ты молодец — такой хороший дом построила!» И дала конфету. Она пошла к большому Сереге домой. Вот! Она давно ушла. Я еще лучше сделаю дом!

Малышка похлопала лопаткой по крыше дома и оглянулась на подъезд.

— Тетя! Тетя! — радостно заулыбалась она.

Со ступенек спускалась Елена Аркадьевна. Она еще не подошла к песочному ящику, как вдруг зачем-то присела и загородила лицо рукой.

— Тетя, я еще лучше построила дом!.. Тетя, что вы делаете?

— Поправляю туфлю, — негромко ответила Елена Аркадьевна. Отставив руку, она украдкой взглянула в другую сторону двора. Там, к выходу на улицу, торопливо шагал Димка Окунев. Когда он скрылся за углом, Елена Аркадьевна подошла к девочке.

— Прекрасный дом! Замечательный! Ты вместе с этим мальчиком строила?

— Нет. Вовка хочет камни в лужу бросать.

— Зато сейчас Вова будет помогать тебе. Правда, Вова?