Герман Матвеев - Новый сорт

— Хочу.

— Тем лучше. Мало кому приходится видеть этот цветок. Распускается он только ночью, часа на два, на три. Ну, идем ко мне. Сейчас обеденный перерыв. Нужно перекусить.

Они прошли через двор к дому и в последнем подъезде поднялись на второй этаж.

— Настя, вот я гостя привел, — сказал он жене.

Анастасия Федосеевна, пожилая женщина, была полной противоположностью мужу. Все движения, голос, манера говорить были мягкие, ласковые.

— Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста.

— Соловья баснями не кормят. Покорми-ка нас.

— Сейчас, Коля.

Она поставила третий прибор и принялась хлопотать у плиты. Николай Иванович закурил и сел к столу напротив мальчика.

— Значит, ты решил садоводом стать?

— Да.

— Хорошая профессия. Я сорок с лишним лет работаю и ни разу не пожалел. Что же ты делал у себя? На огороде копался или цветочки выращивал?

— Нет. Я плодовый сад с дедом разводил.

Ваня подробно начал говорить о любимом деле. Он увлекся, откровенно рассказал о всех своих мечтах.

Николай Иванович внимательно слушал, не сводя с него острого взгляда, не перебивая и не переспрашивая.

— Так… так, — говорил он иногда.

Перед Ваней уже стояла тарелка с супом.

— Ешь-ка, — сказал садовод. — У тебя, я смотрю, такой размах, что придется специальный институт для тебя организовать… Это ничего. Потом утрясется. Нужно только вперед двигаться, а не азы повторять. Есть у нас такие, извините за выражение, ученые. Вся их деятельность только в том и заключается, что они старое повторяют. Сколько тебе лет? — неожиданно спросил Николай Иванович.

Ваня ответил. Садовод прикинул что-то в голове и одобрительно покачал головой.

— Вы кушайте, пожалуйста, — сказала Анастасия Федосеевна, подвигая тарелку. — Не стесняйтесь!

После скромного обеда Николай Иванович собрался на работу, а Ваня решил поехать к себе.

— Где ты живешь?

— В общежитии.

— Ну, если хочешь, приезжай в любое время. Работу найдем. Общежитие у нас есть, столовая есть.

— Николай Иванович, а когда «царица ночи» будет цвести?

— В четверг ночью, — уверенно ответил садовод.

На другой день Ваня поехал справляться об отце.

В конторе начальника участка он разыскал нужную комнату и обратился к работающей там девушке. Она выслушала, спросила фамилию, имя, отчество и стала просматривать узкую книгу, водя пальцем сверху вниз.

— Морозова у нас нету, — пробормотала она.

— А вы посмотрите хорошенько, — попросил Ваня. — Я вас очень прошу. Это мой отец.

— Да нет же! У нас не числится.

Хотя Ваня и не имел твердой уверенности, что так просто найдет отца, но все-таки было обидно. Он потоптался за перегородкой, не зная, что делать.

— Кем работает твой отец? — спросила девушка.

— Машинистом.

— Так тебе в другом отделе надо справиться. Иди на второй этаж в личный стол.

В душе Вани снова загорелась надежда.

В личном столе службы тяги сидела тоже молодая и веселая девушка в ватнике. Она внимательно выслушала Ваню и, узнав, что он приехал от партизан, начала расспрашивать его. Ваня коротко отвечал, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.

— Вы сначала скажите, где отца найти, — попросил он жалобно, видя, что вопросам любопытной девушки нет конца.

— Сейчас.

Она порылась в стопке и довольно быстро, заложив палец между карточками, вытащила одну.

— Морозов?

— Да, — с трудом от волнения выговорил мальчик.

— Степан Васильевич?

У Вани захватило дыхание.

— Правильно! Работает у нас машинистом.

— А где он?

— Это уж я не знаю. Сходи в депо, там спросишь.

— Большое вам спасибо, — с чувством сказал Ваня и вышел из комнаты.

«Нашел! Папа здесь! Теперь мы будем вместе», — радостно думал он, шагая по рельсам к депо.

Мальчик представил, как удивится и обрадуется отец. Он знал, что, несмотря на внешнюю суровость, отец его любил.

Ваня остановился около шипящего паровоза и с бьющимся сердцем заглянул в тамбур.

— Товарищ машинист, вы не знаете, где сейчас Морозов Степан Васильевич?

Черный от копоти, с большими усами человек выглянул из паровоза.

— Зачем тебе его?

— Я тоже Морозов. Я сын.

— Не ври… Его сын у немцев остался.

— Ну да. Я был у немцев, а вот сейчас приехал в Ленинград.

— Да чего ты мне пули заливаешь! Как ты мог проехать через фронт? Федька, смотри, у Морозова сын объявился, — крикнул он через плечо помощнику.

В дверях показалась такая же прокопченая фигура молодого парня.

Ваня обиделся и хотел уйти, но сдержал себя, чувствуя, что этот человек знает отца и может точно ответить, где его искать.

— Вы можете мне не верить, но я говорю правду, — серьезно сказал мальчик. — Какой смысл врать?

— Это верно. Особого смысла нет, — согласился машинист. — Да уж очень непонятно, как ты через фронт проскочил.

— На самолете.

— На самолете? — недоверчиво спросил машинист. Федька, слышал? Ребята нынче на самолете, как верхом на палочке, катаются. Только Морозова сейчас нет. Он на рейсе.

— А когда вернется? — разочарованно спросил Ваня.

— В четверг вечером либо в пятницу утром.

— А где он живет?

— Недалеко. Вон за депо черная крыша. Видишь?

— Вижу.

— В этом доме мы с ним и проживаем.

— Спасибо.

Ваня постоял в нерешительности, но, сообразив, что до возвращения отца здесь делать нечего, зашагал в город. «Навестить Гришу, а потом в Ботанический сад», — решил он.

Положение Трубачова резко изменилось. В Ленинграде мальчику сделали переливание крови, поили витаминами, и опасность миновала. Гриша начал быстро поправляться. Раньше он лежал спокойно, безразличный к своей судьбе, а теперь начал проявлять большой интерес ко всему, что рассказывал друг. Во время встреч нетерпеливо ворочался, раздражался по всякому поводу и ругал врачей за то, что они не разрешают ему даже подниматься с кровати.

Ваня сочувствовал другу и успокаивал его:

— Ты сначала вылечись. Это тебе только кажется, что ты здоров. А на самом деле у тебя еще дырка от пули не заросла. Небось больно, когда рукой ворочаешь?

— Ничего. Руку можно на повязку повесить.

— А куда ты торопишься?

— Я боюсь, что нас обратно отправят и не успею Ленинград посмотреть.

— Вот выдумал! В штабе дядька сказал, что нас можно в ремесленное училище устроить или на работу. Папа приедет, он всё сделает.

Ленинград — город-фронт — стоял крепко. Невероятным, невиданным усилием воли держались герои-ленинградцы.

Сотни тяжелых снарядов летели в город и рвались на улицах. Вражеская авиация сбрасывала «пятисотки», воздушные торпеды и зажигалки.

Но, несмотря на это, работали заводы, выпуская снаряды фронту. И город готовился дать отпор врагу.