Герман Матвеев - Новый сорт

Нет. Он не зря избрал этот путь. Когда-то он мечтал стать моряком, путешественником и открывать необитаемые острова. Но сейчас все острова открыты и занесены на карту. А в садоводстве? Сколько неисследованных вопросов, тем, загадок. Были бы желание, терпение да настойчивость.

— Пробуй и доказывай, — советовал Курнаков Ване. — Никогда не опускай руки при неудаче. Проверяй и начинай всё сначала.

Они с увлечением проговорили до позднего вечера.

У Николая Ивановича не было детей, и старик обрадовался появлению любознательного мальчика. Он увидел в нём свои черты и сочувствовал ему всей душой.

— Как бы нам не опоздать! — спохватился садовод, когда раздался звон часов.

Оделись и вышли во двор. Было сравнительно светло. Приближались белые ночи. В саду распевали соловьи.

Курнаков открыл двери оранжереи и вошел внутрь. Освещая дорогу электрическим фонариком, он прошел в конец и направил луч на бутон.

— Смотри. Уже раскололся по краям. Пришли как раз во-время.

«Царица ночи» собиралась раскрыть цветок. С полчаса они стояли около кактуса и с волнением наблюдали, как верхние темные лепестки бутона силятся оторваться от вершины.

Вдруг раздался легкий хлопок, и раскрылся прекрасный белый цветок. Всё большое помещение оранжереи наполнилось тонким нежным ароматом. Казалось, что цветок светится.

Зачарованный, с широко открытыми глазами, Ваня застыл перед кактусом.

— Стоит ночь не поспать? — спросил довольный садовод.

Николай Иванович заторопился. На полке лежала приготовленная днем пыльца какого-то кактуса.

— Свети, Ванюша.

Он передал мальчику фонарь и тонкой кисточкой опылил цветок.

— Который раз пробую…

«Что происходит с ним на родине в часы цветения? Какие пчелы вылетают ночью на этот аромат? Куда уносят они пыльцу?» — думал Ваня.

— Ну, посмотрел? Теперь идем. Скоро начнет вянуть.

— Николай Иванович, я хочу посмотреть, как он закроется.

— Это долгая история. Надо спать. Завтра работы много. Главное мы видели.

С сожалением вышел Ваня из оранжереи. Стрельба зениток сразу вернула Ваню к действительности.

Степан Васильевич, вернувшись из рейса, отдыхал. В дверь постучали сначала робко, потом смелей.

— Кто там еще? — сердито спросил машинист. — Поспать не дадут. Входите!

Дверь открылась. На пороге стоял улыбающийся мальчик. Степан Васильевич вскочил и сел на кровати.

— Ванюшка!

— Я, папа.

— Сынок! Откуда ты?

— Я на самолете прилетел. Здравствуй, папа.

Он подбежал к отцу, и тот, обняв, привлёк его к себе…

— Да как же ты через фронт прошел?

— Да я на самолете…

— Вырос-то… Давно приехал?

— Давно.

— Фу ты, какая история! Очухаться не могу.

— Как живешь, папа?

— Как я живу?.. Обыкновенно. Вы-то там как? Все живы?

— Живы. Дедушка ничего, только видеть хуже стал, а мама здорова.

— Вот и не знаю, что спросить, — засмеялся отец. — Садись, Ваня. Я ведь тогда за тобой прибегал домой.

— Знаю. Когда я на станцию вернулся, ты уже уехал.

— Чаем тебя угощать, что ли?

— Не хочу, папа. Я поел.

— Где ты кормишься? Где ночуешь?

Ваня коротко рассказал, как он устроился, где живет и что делает. Рассказал о знакомстве с Курнаковым, о предложении поступить на работу в Ботанический сад.

— Сад свой пока оставь. Не до сада теперь, сынок, — сказал отец. — Сейчас только самая война начинается. Людей на железной дороге нехватает, а работы по горло. Будешь работать со мной. Сегодня же сходим в контору. Насчет Гриши тоже поговорим. Долго он еще лечиться будет?

— Скоро выпишут.

— Тем лучше. Вместе и держитесь около меня.

Ваня не возражал. Он понимал, что отец прав. Время военное, и каждый должен искать такое место, откуда он может сильней бить по врагу. Железная дорога — как армия на передовой линии.

— Надо, сначала немцев разбить и чтоб вдребезги. Чтобы не поднимались больше.

— А примут меня? — нерешительно спросил Ваня.

— Почему не примут? Ты не малолетний. Недельку-другую поездишь и в помощники вытащу.

Первый раз Ваня так долго и задушевно говорил с отцом. Степан Васильевич рассказал, как он провел состав через линию окружения и попал в Ленинград. Как приходится ездить и под бомбежкой, и под обстрелами. Вспомнил голодную зиму.

Ваня передал всю историю гибели сада и собаки. Рассказал об освобождении арестованных и бегстве к партизанам на лодке.

Незаметно подошло время обеда, и Степан Васильевич повел Ваню в столовую.

— Ешь, сынок. Ты, наверно, давно не угощался такими конфетами. Теперь мы с тобой заживем. Душа за вас болела. Чего только не передумал.

В каждом жесте, в сдержанной улыбке чувствовалось, как был рад этот суровый человек появлению сына. Сейчас, как никогда, Ваня понял, что отец любит и гордится им.

— Степан! У тебя сын объявился, — сказал высокий человек с усами, подходя к столику.

— Точно! Вот он.

— Он и есть. А я думал шутит. Неужели правда, через фронт на самолете перемахнул?

— Он у меня никогда не врет.

— Молодец! Твой характер, значит. Ты проскочил, и он за тобой. Машинистом будешь? — спросил он мальчика.

— Буду.

— Ну что ж, давай, давай.

Подошли другие сослуживцы. Ване опять пришлось рассказывать о немцах, о партизанах и отвечать на вопросы.

Особенно интересовали всех партизаны.

— А ведь это нам большая помощь, товарищи. Это хорошо, что в тылу у фрицев партизаны действуют…

— Поезда под откос летят. Хорошо-о-о…

— Никогда бы не ожидал от Николая Павловича такой прыти, — сказал отец. — Начальник партизанского отряда!

— А кто он такой?

— Директором школы был. Коммунист. Ребятишек учил.

Вдруг от сильного удара подпрыгнула посуда на столе и зазвенели стекла.

— Опять фрицы развлекаются, — сказал усатый машинист, когда с треском разорвался снаряд.

— И нам скучать не дают.

После второго удара у Вани побежали по спине мурашки. Захотелось куда-то бежать, прятаться, но, посмотрев на лица сидевших кругом рабочих, он стал успокаиваться.

Радио прекратило передачу. Голос диктора сообщил, что район подвергается артиллерийскому обстрелу и населению следует укрыться.

— Это он депо наше нащупывает, — сказал отец.

— Говорят, что лучше всего прятаться там, куда он стреляет, — поднимаясь со стула, заметил черный от копоти и блестящий от масла рабочий с седой бородкой. — Пойду в депо.

Взрывы скоро стали утихать и потом совсем прекратились. Артиллерийский налет кончился, но прерванный разговор не клеился, и постепенно все разошлись.

— Ну пойдем, сынок, к начальнику.

— Уже сегодня?