Александр Варшавер - Повесть о юных чекистах

Вася вывел эскадрон к Покровке со стороны леса. Банда была окружена, перепившиеся бандиты не смогли оказать серьезного сопротивления. Лишь троим бандитам и Мефодию Никитченко, раненному в рукопашной схватке красноармейской саблей, удалось пробиться к лесу. Преследовать их из-за наступившей темноты и незнания лесных дорог не стали. Захваченные бандиты показали, что младших братьев Никитченко, Якова и Петра, на свадьбе не было. Их ждали к утру. Комэск оставил часть людей в Покровке для «торжественной» встречи братьев, а с остальными и захваченными бандитами вернулся на станцию. В эскадроне было трое раненых.

Братья Никитченки ни завтра, ни послезавтра не явились. Вероятно, их успели предупредить на соседних хуторах о сильной стрельбе со стороны Покровки, а может быть, их встретил Мефодий.

Бардин остался недоволен исходом операции.

— Поторопился комэск, — считал он. — Надо было дать им упиться на ночь, а уж нагрянуть под утро. Может быть, к тому времени подоспели бы и остальные братья. А то вся головка «гимназистов» уцелела. Того и гляди, воспрянут. Все потому, что не поехал никто из оперативников, а Зотову, что? Он привык: «Сабли к бою! В атаку за мной!» — жаловался Кирилл Митрофанович Гулливеру, а тот его утешал.

— Где им воскреснуть, Кира? База в Покровке не существует, коней нет. Из кого и где собрать банду? Да и старший брат, наверно, надолго вышел из строя. Боец, что рубанул его шашкой, говорит: «Метил по голове, да конь чуть уклонился и я его достал по плечу. Уж коли выживет, то сухоруким останется!».

— Все это так, а дело «Испорченный телефон» не завершено. Где теперь искать «гимназистов»?

— Найдем, — уверенно заявил Гулливер. — Не иголка в сене!

К середине июля Костя наконец закончил свое «чистописание». Бардин освободил его от поручений, и он усиленно занялся учебой. В один из особенно жарких дней Кирилл Митрофанович предложил Косте поехать на два-три дня за город:

— Подышишь свежим воздухом и заодно поможешь следователю Савину. Ты его знаешь…

— Это тот, что в тире никак не может попасть из нагана за пять шагов в ростовую мишень?

— Он самый, — улыбнулся Бардин. — Стрелок Савин никудышный, но следователь он дотошный.

— Зачем он в Хохловку?

— Там кто-то стрелял в селькора. Задержали двух кулацких сынков, надо провести расследование на месте.

Костя не стал возражать против поездки, а только спросил:

— Когда ехать?

— Сегодня после обеда. Зотов даст тачанку, ездового и двух бойцов в охрану. Мало что там может встретиться. Да, вот еще что, ты свой браунинг не бери. Зайди к Гулливеру и возьми что-нибудь посолиднее.

— Можно, чтоб ездовым поехал Вася, — попросил Костя.

— Это дело Зотова. Я не возражаю! — дал слово Бардин.

Не возражал и командир эскадрона. Больше всех обрадовался поездке Вася.

— Вот здорово! Я ведь из тех мест! Хохловка от моей родины за пятьдесят верст. Может, кого знакомого встречу. А какая там река! Ух! Тот берег не видно! Ты знаешь, Костя, какой я любитель плавать? Ого-го-го! — хвастал Вася. — Любую реку переплываю без отдыха! А ныряю, поверишь… на берегу считают: раз, два, иногда до тридцати, а из воды… одни пузыри.

— Ну, ну, водолаз, — прервал его командир эскадрона. — Ты смотри коней не замори и не опои. Поедешь переменным аллюром. Где чуть подъем — шагом…

— Ясно, товарищ комэск! Придут кони туда и обратно как огурчики!

Комэск посмотрел на Костю, спросил:

— Так и поедешь в белой рубашечке, в сандальях? А если непогода?

— Не размокну, не сахарный! А сандальи ношу, потому что побаливает нога, особенно перед дождем.

— Вот видишь. У тебя же самый верный барометр. «Не размокну»! — повторил он и приказал Васе: —Запрягай!

— Есть, товарищ комэск, — козырнул Вася и побежал к конюшням.

— Рубаков! — крикнул ему вдогонку командир. — Возьмешь у старшины гимнастерку для Горлова!

Через десяток минут Вася подал парную тачанку к казарме. Костя надел гимнастерку, подпоясал ремнем с кобурой парабеллума, полученного у коменданта. Гулливер предлагал Косте маузер, но он отказался, считая, что «маузер ему не по чину», да и стрелять из него не приходилось. Из парабеллума в тире он тремя выстрелами выбил две тройки и пятерку, а следующей очередью — две четверки и семерку.

Следователь Савин задерживался в Управлении, и Вася снова завел разговор о реке:

— Эх, Костя! Люблю я поплавать, рыбку половить, а то просто так посидеть на бережку. Сидишь, а кругом тихо, смотришь, как река мимо течет и тучки в ней видно… А еще бывает, белые кувшинки покачиваются… Красота! Я, Костя, никогда цветы не рву. Сорвешь, и все! Через час от него никакой красоты нет. Я ко всему жалость имею!

— Как же ты воевал? — удивился Костя. — Стрелял в людей?

— Разве беляки и бандиты — люди? — взорвался Вася. — Звери! Вот мы едем в Хохловку, расследовать, кто стрелял в комсомольца селькора. Думаешь, кто стрелял?

— Наверно, кто-то из кулаков, кого задел селькор.

— А кулаки кто? — закричал Вася. — Враги, бандиты! Их всех, кто идет против Советской власти, надо истреблять под корень! Уж если мне попадется бандит, я с ним разговаривать не буду!

Костя стал доказывать, что наказание может назначить суд или трибунал, а то, о чем говорит Вася, — самосуд, расправа, что так поступают бандиты. Вася нетерпеливо слушал, потом досадливо плюнул и рассердился всерьез.

— Чего мне с тобой болты-болтать? Суд, трибунал! Су-у-дят, жа-а-ле-ют! Да разве бандиты исправятся? Не согласный я с тобой! Больно ты добрый к врагам! Одно слово… Хлюпик! Кишка тонка! — обругал он Костю.

Костя обиделся, но смолчал, хоть и был согласен с Васей, что бандитов надо истреблять беспощадно. Спорил он с Васей лишь потому, что ему, чекисту, не к лицу поддерживать самосуд или расправу на месте, без суда, о чем говорил Вася.

Некоторое время они помолчали, потом Вася протянул руку Косте.

— Ты меня, Костик, извиняй. Уж больно я лютый к бандитам. Мешают они нашей мирной жизни… Эх! — Он посмотрел на небо. — Быть непогоде. Вона какая набегает хмара, да и рана ноет, — добавил он, поглаживая ногу.

Костя тоже чувствовал, как будто что-то покалывало вокруг зажившей раны. Гулливер неоднократно шутя говорил ему: «Теперь у тебя, Костя, свой постоянный барометр. Вроде карманных часов, всегда при тебе, а заводить не надо».

Когда уже зашло солнце, пришел следователь Савин.

Тощий, небольшого роста, в синих очках, с пухлым брезентовым портфелем в руках. Носил он высокие болотные сапоги, серый потертый пиджак, подпоясанный солдатским ремнем, сильно оттянутым висевшей на нем кобурой с наганом.

Костя представил себе, как Савин целится, стреляя из револьвера, и не мог сдержать улыбку.