Николай Олейников - Боевые дни [Рассказы, очерки и приключения]

Это был меньшевик Дан.

Он открывал съезд по обязанности члена прежнего Исполнительного комитета Советов, ещё не переизбранного.

Всем и ему самому было ясно, что этот Центральный Исполнительный комитет, состоявший из меньшевиков и эсеров, доживает последние минуты. Но ничего не поделаешь. Меньшевик Дан обязан был сказать вступительное слово съезду, состоявшему из большевиков.

Тем же замогильным голосом он продолжал:

— Сейчас не место политическим речам. Мои товарищи находятся под обстрелом в Зимнем дворце…

— …и охраняются женщинами, — тихо проговорил кто-то.

Лёгкий смешок пробежал по рядам.

Делегаты ясно представили себе, как там, в Зимнем, сидят на позолоченных диванах и ждут своей участи товарищи лысого человека. И охраняют их юнкера и женщины, переодетые в солдатскую форму.

— Объявляю Второй съезд Советов рабочих и солдатских депутатов открытым, — почти прошептал печальный человек.

Товарищи его, сидевшие с ним рядом, угрюмо молчали.

После вступительного слова был выбран новый президиум, почти сплошь из большевиков. За председательским столом появились бодрые, живые лица.

Скоро меньшевики и эсеры покинули не только кресла президиума, но и совсем ушли из зала заседаний.

— Мы протестуем против восстания, — заявили они и маленькой кучкой двинулись к выходу под свист и смех остальных делегатов.

Съезд продолжался.

Каждые пять минут кто-нибудь входил на трибуну с новостями:

— Взят Главный штаб.

— Идёт штурм Зимнего дворца.

— Юнкера сдаются.

— Временное правительство арестовано.

Итак, Петроград в руках восставших. Но поднимется ли вместе с Петроградом и вся Россия? А главное: что скажут солдаты на фронте? Что скажет армия?

Было ровно 5 часов 17 минут, когда на трибуну поднялся бледный человек.

Он шатался от усталости. Это был прапорщик Крыленко.

Крыленко потряс какой-то бумажкой и хрипло закричал:

— Товарищи, получена телеграмма. С Северного фронта. Двенадцатая армия посылает приветствие съезду Советов. Вся власть на Северном фронте перешла к фронтовому Военно-революционному комитету. Армия за нас!

Я — доктор. Одиннадцать лет тому назад меня вызвали в Смольный, в институт благородных девиц [4] До революции в Смольном находилось закрытое учебно-воспитательное заведение для дворянских девочек. Оно называлось Смольный институт благородных девиц, а воспитанниц называли смолянками. — Прим. ред . . Было это зимой, шёл снег.

По улицам разъезжали казаки, трамваи не ходили, мосты были разведены.

В Смольном меня проводили в кабинет врача.

Графиня Варвара Платоновна, начальница института, сказала мне:

— Наш преподаватель истории Иван Иванович Зуппе спит третий день не просыпаясь. Он заснул на уроке. В городе беспорядки, стрельба, и мы никак не могли перевезти его в больницу. Посмотрите на него.

В эту минуту стёкла задребезжали от выстрела.

Все вздрогнули, кроме маленького человечка в синем сюртуке с золотыми наплечниками.

Он лежал на диване, раскинув руки. В правой руке был крепко зажат кусок мела.

Я выслушал его и сказал:

— У него летаргический сон. Это очень интересный случай. Есть ли у него родственники?

— У него никого нет, — печально сказала графиня.

— Тогда я отвезу его в свою клинику.

Четверо сторожей подняли Ивана Ивановича и понесли его к выходу.

С тех пор прошло одиннадцать лет.

Вчера Иван Иванович проснулся и спросил у меня:

— Какой сегодня день?

— Среда.

— Батюшки! — воскликнул Иван Иванович. — По средам ведь я обедаю в Смольном, у графини Варвары Платоновны.

Потом он оглядел меня, комнату, шкафы с приборами и спросил:

— Простите, с кем я имею честь говорить и где я нахожусь?

— Я доктор Крылов, а это клиника, которой я заведую. У вас случился обморок, и я перевёз вас сюда.

Иван Иванович надел шубу и вышел из больницы.

Я незаметно последовал за ним.

Недалеко от больницы находился кооператив с вывеской «Петрорайрабкооп».

Это была первая вывеска, которую увидел Иван Иванович. Он остановился в изумлении и стал читать:

— Петро… рай… рай… раб… петрорай… рабрай… край…

Иван Иванович не дочитал. Он увидел рядом с вывеской красный флаг и сразу замолчал.

В это время из ворот вышел мальчик.

— Что это за флаг? — спросил Иван Иванович. — Кто его повесил?

— Мой отец.

— А кто твой отец?

— Дворник.

— Твой отец с ума сошёл! — закричал Иван Иванович. — Позови его сейчас же сюда.

— Да его сейчас дома нету.

— А где же он?

— Он к брату поехал в Смольный.

— Ага, это очень интересно, — сказал Иван Иванович, доставая записную книжку. — Как фамилия твоего брата? Я сегодня в Смольном с ним сам поговорю. Он кто, швейцар, что ли?

— Нет, командующий Балтийским флотом.

— Что ты врёшь? — закричал Иван Иванович. — Отец твой — дворник, а брат — адмирал? Как твоя фамилия? Где ты учишься?

— В двести сорок пятой советской трудовой школе имени Максима Горького.

— Такой школы нет, — сказал Иван Иванович.

— Как же нет? — обиделся мальчик.

— На какой улице? — строго спросил Иван Иванович.

— На улице Красных Командиров.

— А где эта улица?

— В Ленинграде.

— А Ленинград где?

Мальчик засмеялся.

— Вы уж если начали экзаменовать, так хотя бы вопросы потруднее выдумывали. Ленинград находится в СССР.

— Это что за СССР?

Мальчик рассердился.

— Ну, мне некогда, — сказал он, — я пойду.

— Постой, постой, а кто хозяин этого дома и кто хозяин магазина?

— Хозяин дома — ЖАКТ, а хозяин магазина — Петрорайрабкооп.

Иван Иванович задумчиво посмотрел на вывеску.

— Петрорай… рабкооп, — запинаясь, повторил он. — Почему же он свою фамилию без твёрдого знака пишет? Ты его имя-отчество не знаешь?

— Да вы что, псих, что ли? — сказал мальчик. — Ну вас!

И он убежал. Иван Иванович постоял минутку, потом пошёл к трамвайной остановке.

— Скажите, пожалуйста, — вежливо улыбаясь, обратился он к милиционеру, — где тут городовой?

Милиционер вынул записную книжку и сказал: