Николай Олейников - Боевые дни [Рассказы, очерки и приключения]

Генерал говорил правду.

Я кончил писать эту книгу и вдруг услыхал шум.

Я подбежал к окну и посмотрел вниз.

Внизу проходили войска. Шла пехота. Шла конница. Шли танки.

Я посмотрел вверх. Вверху летали аэропланы.

«Что такое?» — подумал я.

И вдруг вспомнил: да ведь сегодня 23 февраля, день Красной Армии.

«А нет ли там Дорофеева?» — подумал я и раскрыл окно.

— Дорофеев! — крикнул я. — Иван Дорофеев!

Обернулись пехотинцы. Обернулись конные. Обернулся шофёр с броневика. Вон сколько их — Иванов Дорофеевых.

Играла музыка.

По улице шла хорошо одетая, хорошо обутая, хорошо обученная армия. Это шла армия литейщиков, кузнецов, кочегаров, грузчиков, печатников, сапожников, крестьян.

Это шла армия Иванов Дорофеевых — Красная Армия.

Я выгладил рубаху, пришил к ней красный бант и повесил на спинку кровати.

Потом зажёг лампу, достал из кармана маленькую книжечку и сел к столу.

Завтра я должен на митинге говорить красноармейцам речь о Первом мая.

Надо подготовиться.

Я развернул книжку и стал читать.

Прочитал один раз, потом другой, потом третий. Вдруг кто-то заглянул в открытое окно. Я поднял голову и увидел красноармейца.

— Товарищ Карпенко, вас батальонный к себе требует.

Я надел рубаху и вышел.

Командир батальона ждал меня в канцелярии.

— Поезжай в разведку, в село Дубовое, — сказал он. — Возьми с собой пятнадцать красноармейцев, лошадь и пулемёт. Узнай, есть в селе белые или нет.

Я построил свой взвод, выбрал пятнадцать человек самых надёжных, взял пулемёт, сел на серую лошадь и отправился в путь.

Через три часа мы были в Дубовом. Я подъехал к крайней избе и постучал.

Мне открыла дверь старуха.

— Бабушка, — сказал я, — есть в вашем селе солдаты или нету?

— Вчера не было, — ответила старуха, — а сейчас не знаю.

— А где у вас переночевать можно?

— В школе. Езжайте по этой улице всё прямо и прямо. Первый большой дом — это и есть школа.

Минут через пять мы увидели школу. В окнах горел свет.

«Там кто-то есть», — подумал я и слез с лошади.

В ту же минуту раздался громкий окрик:

— Кто идёт?

Это был белогвардейский часовой.

Вместе с двумя красноармейцами я кинулся к нему, выбил у него из рук винтовку, рукою заткнул ему рот.

— Молчать!

Один из наших остался его сторожить, а мы вошли во двор. Людей во дворе не было. Около пустых подвод стояли лошади и жевали сено.

Я обошёл кругом всю школу, расставил у дверей часовых, взял с собою двух солдат и вошёл в здание.

— Стой здесь, — приказал я одному из красноармейцев. Он остановился.

Другой пошёл за мною.

Мы сразу же попали в тёмный коридор.

Я толкнул первую дверь и очутился в маленькой комнате.

На полу и на скамейках спали белые солдаты. Их было человек двадцать.

На столе стоял пулемёт.

Пулемётчик положил голову на стол и тоже спал. Обеими руками он обхватил пулемёт и крепко держал его.

Я на цыпочках подошёл к столу и правою рукою осторожно стал тащить к себе пулемёт. В левой руке у меня был револьвер.

Пулемётчик вскочил и схватил меня за рукав, но я приставил ему револьвер к самым глазам и шёпотом сказал:

— Молчи, собака. Убью!

Он побледнел и опустился на скамейку.

Потом тихим голосом стал просить:

— Товарищ, отдай мне хоть шапку.

Видно, с перепугу он сам не знал, что говорил. Шапка его лежала тут же на столе, и никто её не трогал.

Я взял её и надел пулемётчику на голову. После этого он замолчал.

Красноармеец взял пулемёт, вынес во двор и вернулся.

Вернулся и сразу же показал на стену, где висел телефон.

— Надо снять, — зашептал он, — а то ещё зазвонит, перебудит всех.

Я подошёл к телефону и оборвал шнурок.

Прямо под телефоном спал длинный солдат с чёрными усами. Рядом с ним лежала винтовка и две ручные гранаты.

Я наклонился к солдату, взял винтовку, взял гранаты, потом осторожно переступил через него и забрал винтовку у его соседа.

Так я обошёл всех спящих и у всех отобрал оружие.

Винтовки и гранаты я отдавал красноармейцу, и он выносил их из комнаты.

Кончив работу, он стал на часах у двери, а я приказал пулемётчику:

— Буди всех, только тихо, без крику.

Он стал будить своих товарищей. Когда все проснулись, я сказал:

— Стройся в две шеренги.

Все построились.

— А теперь стой и не сходи с места.

Солдаты молча стояли.

— Кто шевельнётся — стреляй! — приказал я часовому и вышел.

— Товарищ взводный, — услышал я, — там в большом зале человек двести спят.

Это говорил тот красноармеец, что стоял на часах в коридоре.

Я не стал раздумывать.

— Скорей идём, — сказал я.

Дверь в зал была полуоткрыта. Я заглянул в щель и увидел, что вся комната полна людьми.

В шесть рядов лежали на полу солдаты.

— Все спят, — шепнул мне красноармеец, — надо потихоньку вынести отсюда оружие.

Я распахнул дверь. Возле самого порога лежала целая куча винтовок.

Я взялся за одну и вдруг поскользнулся и выронил винтовку из рук. Она загремела и покатилась.

В одну минуту белогвардейцы были на ногах. Они вскакивали и хватались за оружие.

Спросонья никто из них ничего не понимал.

Дикими глазами смотрели они на меня и молчали.

Они не отрывали глаз от моей рубахи. Я сначала не понимал почему. И вдруг понял!

Да ведь у меня на рубахе красный бант! Как с вечера я его надел, так и не снимал.

«Надо бежать, — подумал я, — убьют».

Я обернулся назад и увидел у двери человек десять с винтовками в руках.

Красноармейца моего не было. Он успел выскочить.

Меня окружала целая толпа белых. Отступать было поздно.

Я двинулся вперёд и громко сказал:

— А ну-ка, расступись! Дай дорогу.

Молча, не сводя глаз с моей рубахи, они расступились, расчистили мне дорогу.

Я подошёл к столу, вскочил на него и стал говорить.

— Товарищи, — сказал я, — вы окружены. К вам пришёл батальон большевиков. Сорок пулемётов выставлено вокруг вашего здания. Предлагаю вам сдать оружие.

Я едва стоял. Под коленками у меня тряслись все жилы, но я держался смело.