Виктория Ледерман - Уроков не будет!

Фантастика!

Первый учебный день после каникул в третьем «А» был совсем коротким — всего четыре урока. Ромка с одноклассниками выбежал в коридор и вдруг увидел Владиславу Константиновну. Она стояла у доски в соседнем кабинете, где учился третий «Б», и писала сегодняшнее число. По-французски. Ромкины ноги сами собой замедлили шаг, и он остановился на пороге. Сзади кто-то подошел и встал рядом. Ромка повернулся: Каткова.

Они вдвоем стояли в дверях и смотрели, как Владислава Константиновна красиво выводит на доске французские буквы.

— Орешкин? Каткова? — Владислава Константиновна обернулась. — Что вы хотели?

— Владислава Константиновна, возьмите нас к себе, — внезапно вырвалось у Ромки.

— Куда — к себе? — не поняла француженка.

— В группу, — уточнила Даша. — Мы к вам хотим. Нам нравится французский.

Владислава Константиновна переводила взгляд с одного на другого и молчала. Ее пальцы задумчиво крошили мел. Меловые крошки сыпались на пол и на ее юбку. Ромка разочарованно вздохнул. Ага, конечно, так она и возьмет! Сами нажаловались на нее и выгнали, а теперь пришли проситься обратно. Некрасиво все это. Да и какое ей дело до них? Зачем ей сдались два лишних ученика, которым вдруг очень понравился иностранный язык? Ей же все равно кого учить, хоть третий «А», хоть третий «Б». Да хоть десятый «В»! Какая разница, на ком практиковаться?

Ромка пихнул Дашу плечом:

— Пошли, Каткова.

Та еще раз с надеждой взглянула на француженку и вслед за Ромкой вышла в коридор.

— Подождите. — Владислава Константиновна положила мел на стол и подошла к ним. — Мне не разрешат взять вас в свою группу, вы из другого класса, — сказала она. — У меня другое предложение. С пятого числа я буду вести занятия для отстающих. Три раза в неделю. До конца года. А это целых два месяца. Достаточно времени, чтобы подтянуть «хвосты» и догнать свой учебник. А дальше все будет зависеть от вас. И в слабой группе можно хорошо учиться. Когда есть желание, никакие препятствия не страшны. Согласны? Д’аккор?

— Д’аккор! — воскликнули Ромка и Даша. — Мерси! О’ревуар!

— Кэль кошмар! — вздохнула француженка. — Ваше произношение!

— О-ля-ля! — закричали Ромка с Дашей и весело понеслись по коридору.

— Что у тебя по физкультуре? — спросил тренер в белой свободной одежде, перехваченной черным поясом. Кимоно, кажется, называется. А может, и еще как-нибудь. Я в спортивной одежде не слишком разбиралась. Да и в спорте, впрочем, тоже.

— Ничего. — Я виновато опустила голову.

— В каком смысле — ничего? — удивился тренер. — У вас в школе что, нет физкультуры?

— В школе-то есть, — вздохнула я. — Это у меня нет. Я освобождена.

— Почему?

— По состоянию здоровья.

Тренер издал какой-то странный звук. То ли кашлянул, то ли засмеялся. И усы у него зашевелились, совсем как у папы, когда он улыбку сдерживает. И вообще он на папу похож — лысой макушкой и густыми бровями. Может, это хороший знак? Может, хоть здесь возьмут?

— Тебя как зовут? — спросил тренер. Он смотрел на меня с любопытством, даже глаза округлил. Как будто не девочка перед ним, которая в секцию пришла записываться, а какой-нибудь неизвестный зверек. С одним ухом и пятью лапами.

— Света, — сказала я. — Головастикова.

— А лет тебе сколько, Света Головастикова?

— Мне десять. Даже с половиной. Вы ведь с десяти записываете?

— С десяти, верно. И даже без половины. А что у тебя со здоровьем? Почему ты освобождена от физкультуры?

— Из-за зрения. — Я показала на свои очки. — Мне нагрузки противоко… протиково… про-ти-во-по-казаны, — сказала я медленно. Как говорит папа, с чувством, с толком, с расстановкой.

Никак не могу это противное слово выговорить с первого раза. У меня иногда в сложных словах слоги путаются, сами по себе. Вроде бы знаю, как надо говорить, в голове все правильно выписывается. А когда слово на язык попадает, то вперед не тот слог выскакивает. И у доски поэтому отвечать страшно. Весь класс и так хохочет, когда я отвечаю, потому что не все звуки выговариваю. Точнее, не выговариваю только «ш» и «ж». Хотя нет, отдельно я их выговариваю. А когда в слове — никак. Вместо «ш» получается что-то непонятное, то ли «ф», то ли «с», то ли все вместе. А вместо «ж» вообще неизвестно что. Вот всем и смешно, когда я шепелявлю, да еще вдруг слоги путаю.

— Возьмите меня, пожалуйста, — попросила я. — Мне очень надо. Очень-очень. Правда.

— Как же я тебя возьму, если тебе нагрузки противопоказаны? — Тренер развел руками.

— А вы меня без нагрузок возьмите.

— Это как?

— Ну так… просто научите драться, и все.

— Драться?

— Ну да. Ногами. Ведь в такой одежде ногами дерутся? — Я показала на его кимоно. — Мне нужно… ногами…

Тренер в замешательстве посмотрел на меня, потом сказал:

— Иди-ка ты, Света, домой.

— Не возьмете? — спросила я. Хотя и так все было ясно с самого начала. Все смотрят на мою фигуру и не берут. Фигура у меня не совсем спортивная. Точнее, совсем не спортивная. Я толстая. Папа говорит: «мягкая», мама говорит: «пышная». А в классе дразнят Плюшкой.

— Возьму, — сказал тренер. — Если в следующий раз придешь с мамой и со справкой из поликлиники, что тебе можно заниматься спортом. Поняла?

— Поняла, — вздохнула я, надела шапку и поплелась к выходу, волоча за собой тяжеленный рюкзак. И здесь не повезло. Это уже третья спортивная секция, где мне говорят о справке из поликлиники. Справку мне врач никогда не даст. А мама никогда не пойдет записывать меня в спортивную секцию, где такие нагрузки и где лупят друг друга по голове.

— Света, — окликнул он меня. — А зачем вообще тебе боевые искусства? Почему тебе обязательно нужно драться… ногами?

— Потому что у меня руки слабые, — сказала я и вышла.

Так я и знала, что меня никуда не возьмут. Ни в вольную борьбу, ни в дзюдо, ни в карате. Даже в самооборону для девочек. Правда, в самооборону я не подошла по возрасту, там записывали только с двенадцати лет. Как будто в десять лет самооборона не нужна! Как будто в четвертом классе у девочки не может быть врагов. Таких, как этот отвратительный гад Мирон. От которых нужно защищаться самой, без посторонней помощи. И ногами, и руками.

— Светочка, почему так поздно? — спросила бабаня. Вообще-то она мне не бабушка, а прабабушка. И зовут ее Аня. Сокращенно — бабаня. Это я еще в детстве ее «сократила» и до сих пор так зову.

— Гуляла, — ответила я то, что хотела слышать бабаня. — Воздухом дышала. Свежим.

Бабаня сказала, что я молодец, что мне нужно почаще дышать свежим воздухом, а то я вся зеленая. И пошла разогревать обед.