Юлия Кузнецова - Первая работа. Испания

Девицу в конце концов успокоили. Она проводила долгим взглядом чемодан тигриной расцветки, схватила свои документы со стойки и развернулась к служащей спиной, не поблагодарив.

— Я спрошу! — рванулась мама.

— Не надо! — ахнула я, но не успела её удержать.

— Извините, — улыбнулась мама девице, когда та поравнялась с нами, — вы случайно не Марина?

— А что? — насторожённо спросила та, прижимая к груди небольшую сумочку из джинсовой ткани.

— Это Маша, — поспешно сказала мама, чуть вытолкнув меня вперёд, — Маша Молочникова. Вы тоже летите в Барселону учить испанский?

Девица бесцеремонно осмотрела меня с ног до головы, потом перевела взгляд на очередь и протянула:

— Так вас до-олго ждать!

— Точно, — поддержала я и незаметно ткнула маму локтем в бок, — нас долго ждать. Мама, отпусти человека.

— Нет, там ещё одну стойку приёма багажа открыли, — заметила мама. — Маша, вперёд! Мариночка, а какой у вас номер места в самолёте?

— Шестнадцатый ряд, — буркнула девица.

— А место? — ласково настаивала мама.

Марина закатила глаза и протянула маме посадочный.

— Спасибо большое, — лучезарно улыбнулась мама, а меня пожурила: — Ну что же ты, я же тебе сказала: идём к новой стойке!

Я не торопилась: к новой стойке устремилась и пожилая пара со своими книжками. Однако мама, схватив меня за руку, обогнала их, слегка оттеснила и протащила меня вперёд.

— Зачем весь этот цирк? Зачем ты меня позоришь?! — прошипела я ей на ухо.

— Затем! — яростно отвечала мама. — Чтобы моя дочь добралась до семьи этой Рибаль или Рабаль, как там её, в целости и сохранности! Чтобы ты не потерялась в своей Барселоне! Чтобы не заблудилась! Чтобы тебя не украли!

Я тяжело вздохнула. Положила документы на стойку и оглянулась на Марину. Она с недовольным видом посматривала на часы, висевшие над стойкой, а потом перевела взгляд на мою маму. Я тоже посмотрела на маму и только сейчас заметила, что она надела старые растянутые брюки и стоптанные кроссовки, в которых ездит на дачу под Зеленоград пропалывать бабушкины грядки. С какой насмешкой разглядывала мамин наряд эта противная Марина! Мне захотелось крикнуть ей, что мама умеет выбирать одежду. Это вообще её профессия! К ней люди за советом приходят, что с чем сочетается. А сейчас она так выглядит от волнения! Переживает за меня сильно, вот и надела первое, что попалось под руку.

Но я понимала, что оправдываться глупо. Скажешь такое — Марина только расхохочется.

— Мам… Мне она не нравится. Какая-то вредная.

— Конечно, ведь её родители не провожают, — отмахнулась мама. — Вот и важничает.

Я покачала головой. Ну конечно, какое ещё объяснение найдётся у мамы! Но я не сдавалась:

— Она смотрит на тебя.

— Кто?

— Да Марина эта. Ей смешно, что у тебя… что ты… твои кроссовки.

— Пусть смеётся! — весело ответила мама. — Пусть только тебя не бросает. Девушка, а можно нам место у окошка? То есть не нам, а девочке моей. Будьте так любезны… В первый раз ребёнок летит.

Я чуть не разревелась от обиды на маму. Но что было делать! Наконец мой чемодан поехал по багажной ленте, мама забрала мой новый посадочный талон — твёрдую картонку вместо распечатанного листика — и вложила мне в паспорт.

— Сохранишь потом на память, — сказала она дрогнувшим голосом.

Вот только ещё расплакаться ей не хватало перед этой Мариной. А она ждала нас, изображая ангельское терпение, хотя видно было, что её переполняет совсем не ангельское раздражение.

— Дальше вас всё равно не пустят, — сказала она моим родителям, — там паспортный контроль!

— Тогда давайте здесь простимся? — предложил папа.

Он потрепал меня по плечу:

— Ну, Машуль. Звони, как доберёшься. Ну, или эсэмэску пришли.

Папа — молодец. Сразу понял, что не нужно сейчас сантиментов. А мама… О нет… Она что-то принялась искать у себя по карманам, потом стала меня зачем-то ощупывать, схватила за шею, прижала к себе и спросила громким шёпотом:

— Тебе никуда не надо? В одно место, а?

— Мама!!!

— Ань, пойдём, — позвал папа, смущённо глянув на Марину.

— Подожди! — отмахнулась мама. — Я бутербродик же сделала! Перед полётом съешь! С докторской. Там два, поделишься с подру… с Мариной! Хорошая колбаса, спеццех делает, стоит дороже мяса.

Если бы можно было провалиться сквозь землю, то я бы это сделала с огромным удовольствием.

— Анют, ты им ещё кастрюлю борща предложи с собой взять, — попытался шутить папа. — Они современные девицы. Найдут, где перекусить.

— Нас покормят в самолёте, — добавила Марина таким же тоном, как Роза Васильевна, когда та что-то объясняла Дане.

Теперь она смотрела на маму не с презрением, а с жалостью. Вот, типа, деревня… Я едва-едва сдерживала слёзы. Только не из-за расставания с родителями, а от стыда и ярости! Честное слово, мне даже в Испанию ехать расхотелось. Серьёзно! Настроение — хуже некуда.

Надо же было маме испортить ВСЁ своим дурацким бутербродиком!!!

Марина пахла персиками.

У неё были такие духи — с густым синтетическим запахом персиков. Наверное, сочинитель духов колдовал над составом и думал: «Здорово, что я создал такой аромат! Пусть он напоминает людям о южных садах и тёплых ночах, о раннем сентябре и о сочных плодах».

Ну, не знаю, не знаю. У меня этот запах вызывал тревогу, как и сама Марина. Шагать или сидеть с ней рядом было неуютно. Она подавляла своим превосходством. Невольно я принялась сравнивать её с собой. Не в свою пользу.

У меня — спортивные штаны и кроссовки, честно прошедшие два года занятий физрой, с пожелтевшими носами и шнурками, которые сплелись в такие крепкие узлы, что развязать не получалось и приходилось вдевать ноги в кроссовки, как в галоши. У неё — мини-платье и блестящие римские сандалии. У меня — коротко обрезанные ногти, которые я забыла покрыть прозрачным лаком; у неё — маникюр со стразами. Но дело было даже не в ногтях и сандалиях, дело было в презрительно-брезгливом взгляде, которым Марина окидывала всех окружающих и меня заодно, в поджатых губах, в тягостном молчании.

Мама сказала, что Марина важничает сейчас, потому что родители не провожают её и она будто бы совсем взрослая. То есть вообще-то она милая? Ох, мама, ты ошиблась. Марина вела себя так, будто я — её болонка, которая должна молча семенить рядом, а она будет только указывать мне подбородком, куда идти. Самое ужасное было в том, что я сама всё ниже опускала голову, переходила на муравьиный шаг, чтобы не обгонять её, и вот-вот была готова спросить: «Хочешь, я понесу твою сумочку?»