Александр Исбах - Золотые кувшинки

Это Мика придумал уже сам, никаких таких поручений отряд ему не давал.

Младенец никак не реагировал на столь значительным поворот своей судьбы. Но бабушка растрогалась.

Она влажными глазами смотрела то на нас, то на Мику, то на своего внука и всё время вздыхала, поднося ко рту маленький кружевной платочек.

А Ваня Фильков высоко поднял брата, посадил на широкие свои плечи и запел:

В зале подхватили припев любимой песни.

Яша Шапиро нещадно истязал пианино. Пели все, пел даже я, немилосердно фальшивя.

И несознательная бабушка шевелила тонкими, высохшими губами.

Только будущий знаменитый учёный крепко спал на руках своей мамы, точно в собственной спальне. Крепко спал и сладко во сне улыбался.

Песня не тревожила его. Он начинал привыкать к общественной жизни.

В плане «культурной революции», составленном мною и утверждённом секретарём райкома комсомола, большое место занимала борьба с мещанскими предрассудками.

Я взялся сделать основной доклад в районном клубе: «О культуре и мещанстве». Эта сложная тема очень привлекала меня. Всего несколько лет прошло с того дня, когда я делал доклад о культуре в «красном зале» Дресленского ревкома. А сколько воды утекло! И какой воды! Я вспомнил трагические события тех дней. Смерть Василия Андреевича Филькова… Сжалось сердце… Потом всплыли в памяти стихи, написанные в челноке, на границе, комиссар Особого отдела, золотые кувшинки… И я невольно улыбнулся. Каким я был тогда молодым и неопытным! Правда, и теперь, поручая мне доклад, Ваня Фильков, смеясь, погрозил пальцем и предупредил: «Только, теоретик, смотри без фокусов… без путешествий на Луну…» Об этой несчастной луне, кажется, он будет напоминать мне до самой смерти.

Однако в предстоящем докладе можно развернуться вовсю и показать свою «образованность».

Всегда при подготовке к докладам я доставал десятки разнообразных книг, отчёркивал цитаты, отделял закладками, делал выписки. Случалось, во время доклада закладки выпадали, и я долго, безнадёжно искал нужные места.

Как-то в одном выступлении на активе я хотел процитировать басню «Квартет» и, переписав текст, положил его в тетрадку с тезисами. Товарищи давно уже подтрунивали над моим пристрастием к литературным цитатам: «Ничего не поделаешь… Поэт…»

«Всем, товарищи, известны слова знаменитого баснописца Ивана Андреевича Крылова… - начал я, искоса взглянул в тетрадку с тезисами и убедился, что текст куда-то исчез. Покашливая, я уже не так бодро повторил: - Всем, товарищи, известны слова Крылова из басни «Квартет»…

А текста, как на грех, не было. И слова я сам позабыл. В зале послышались смешки… Я с большим трудом выпутался из неловкого положения.

А фраза моя «Всем, товарищи, известны» долго была притчей во языцех среди комсомольцев.

В клуб я явился с портфелем, разбухшим от книг.

В ожидании доклада комсомольцы гуляли в фойе, вокруг двух колонн и массивной бронзовой фигуры Посейдона со свеженакрашенным значком КИМа на груди. Вдвоём, втроём, плотно заложив руки друг другу за спину, прогуливались ребята и девчата, судачили, пересмеивались… О чём только не говорят в комсомольском клубе, прогуливаясь по залу в ожидании докладчика!

Клубный Посейдон - старинного происхождения. Пожалуй, по стажу он значительно старше даже пианино.

Собственно, имя мрачного деда с длинной курчавой бородой и нависшими бровями открылось сравнительно недавно. Прочитав книжку об античных мифах, Яша Шапиро с несомненностью установил, что стоящий не первый год в клубном зале неизвестный бронзовый старик - не кто иной, как Посейдон. Тот же Шапиро рассказал ребятам, что в старину Посейдон заведовал морями. И вот 16 октября 1923 года, в годовщину принятия комсомолом шефства над морским флотом, кистью Васи Голубцова на могучей бронзовой груди Посейдона был изображён огромный ярко-красный «КИМ»…

Минуя Посейдона, я прошёл через фойе на сцену. У самых дверей, среди знакомых комсомольцев, стояла Белочка. Мне показалось, что она как-то особенно тепло посмотрела на меня.

Пора начинать. Зал бурлит песнями. И песни - словно льдины в половодье: сшибаются одна с другой, разбивают друг друга, иногда сливаются вместе и дальше гуляют по залу. Весело в клубе перед началом доклада, когда после работы собираются со всего района комсомольцы…

К столу президиума выходят Ваня Фильков и агитпроп Петя Куприянов. За ними я торжественно волочу свой портфель-чемодан.

Петя Куприянов - балагур, лихой запевала и баянист, общий любимец района.

- Здорово, Петь! Агитпропу привет! - шумят ребята. - С опозданьицем вас!

Но Петя сегодня серьёзен. Он долго бьёт пробкой о графин, пока наступает тишина. Правда, неспокойная, сомнительная, как тонкий ледок, под которым, грозя прорвать его, ходят волны. Но - тишина.

- Слово для доклада «О культуре и мещанстве» имеет товарищ Штейн!

Я начинаю извлекать из портфеля и раскладывать на столе принесённые книги, вытаскиваю из многочисленных карманов тезисы и заметки. Когда всё чинно разложено, с ужасом обнаруживаю, что главной книжки, с цитатами Ленина, нет. Забыл дома… Иванов и Шапиро сидят по обе стороны Белочки в первом ряду. Они видят моё замешательство… кажется, понимают его причину и ядовито скалят зубы. Надо начинать. Я набираю воздуху и бросаюсь вплавь…

Тезисы, гладкие, спокойные тезисы, цитаты - всё перемешивается. Сначала говорить трудно: нет зацепки. Со всех сторон - пытливые, внимательные глаза. Но вот я уже поборол первое смущение. Говорю легко, с подъёмом, задором и даже сам с удовольствием прислушиваюсь к своим словам. Внезапно я вижу, что в дальнем углу, у самого Посейдона, сидит фининспектор, Семён. Николаевич, муж Белочки, и насторожённо слушает меня. Его присутствие почему-то неприятно мне. На мгновение падает сердце, но я сразу беру себя в руки.

Я говорю о влиянии старого быта, о нашей некультурности, о том, что в нашей среде подчас неправильно понимают мещанство. Вот, например, считается правилом хорошего тона хлопнуть девчонку по спине так, чтобы потом три дня помнила (в этом месте рябь приглушённых смешков пробегает в тишине зала); я с негодованием обрушиваюсь на комсомольский жаргон и сам не замечаю, что жаргонные словечки проскальзывают и в моём докладе.

- Как мы понимаем мещанство? Вот, скажем, парня в галстуке зовём мещанином. Буза! Не в этом мещанство. Вот что сказал, например, товарищ Сольц… (цитата). А вот что товарищ Смидович сказала… (опять цитата). А вот что Ярославский написал…

Порою я путаю то, что сказали известные деятели, с собственными мыслями. Но речь льётся гладко. И вокруг тихо… И никто не выходит… Вот удивительно!… А Белочка не отрывает от меня глаз. Это подстёгивает меня, вдохновляет и волнует. Я начинаю говорить вес быстрее и быстрее. (Ваня Фильков подбрасывает мне сбоку записку. Читаю, не прерывая доклада: «Не будь пулемётом». Чуть замедляю темп.) Перехожу к половому вопросу. (Бросаю взгляд на инспектора. Каково?… Семён Николаевич бесстрастно слушает. Его отношение к докладу определить трудно.) Продолжаю бомбардировку зала цитатами.