Юрий Вебер - Разгаданный секрет

Тихо, почти беззвучно управлял «лифт Семенова» скольжением плиток, и только нежный металлический шелест напоминал окружающим, какая деликатная работа совершается между притирами. Там, между притирами, при каждом движении лент с поверхности плиток слетают тончайшие, невидимые пылинки металла. Заветные дольки микронов.

Семенов перевел рычажок скорости, и ленты с плитками с усиленным шелестом заскользили проворней. Быстрей, как под дуновением ветра, пошло опадение микронной листвы.

Рука не участвовала больше в этом процессе. Чудо совершилось. Тайное искусство, «черная магия», подчинилось законам механики.

В кольце зрителей, чуть подавшись вперед, стоял Николай Васильевич. Старый Кушников, первый волшебник этого искусства, открывший многим дорогу ручного мастерства, пристально вглядывался в работу станка, в его равномерные машинные взмахи. Взгляд мастера был строгий, изучающий.

Дмитрий Семенов застыл перед станком в напряженной позе. Растерянная, смущенная улыбка чуть кривила его лицо. Он видит наконец то, о чем думал, страдал, грезил долгие месяцы и годы. Он слышит наяву настоящую, дивную музыку механической доводки.

Люди мечтают о счастье. А что же это такое… что испытывает в подобные минуты изобретатель перед своим творением?

Счетчик показывал, что плитки пробежали туда и обратно уже более восьмидесяти раз. Процесс подходит к концу. Еще несколько двойных ходов. Стоп. Проверка размеров и чистоты зеркала. Еще несколько ходов. Стоп. Проверка. Еще последние взмахи лент. И готовые плитки снимают со станка.

Их несут на контроль, на этот раз несут в ту отдельную застекленную комнатку, в дальний заповедный угол, который молодежь называет здесь по-особому: «страшный суд». Там сидит самый придирчивый, непримиримый человек в цехе - контрольный мастер Надежда Васильевна Щербакова. Ей принадлежит право последнего приговора над плитками. Сколько жестоких осуждений, сколько нотаций о чистоте и точности произносил ее нежный, слегка певучий голос! Даже Леонид Николаевич избегал опровергать ее суровые определения.

И вот, затворившись с Ольгой Николаевной, Надежда Васильевна проверяет на точнейших приборах эти плитки, снятые только что с семеновского станка.

Все ждут, не расходясь, пока закончится в закрытой комнате сложная, как хирургия, контрольная операция. Как медленно тянутся минуты!

Наконец в дверях появляется в белоснежном халате и, как всегда, с несколько загадочной улыбкой Надежда Васильевна. За ней - Ольга Николаевна. Они объявляют в напряженной тишине: точность плиток выдержана в пределах ноль четыре десятых микрона.

Четыре десятых! Иначе говоря, сорок сотых микрона. При первом же опыте - и сразу такая точность. Это уже не грубая «таскалка», это настоящий доводочный станок, обладающий высокой нежностью работы. До точности первого класса, до заветного зеркала, остается всего каких-нибудь двадцать восемь сотых микрона. Сущие пустяки. Не всякая, даже опытная, рука может подвести к такой границе, чтобы оставалось всего лишь двадцать восемь сотых. Молодец станок!

В помещение, где производилось испытание, сбежался чуть ли не весь цех эталонов. Всем хотелось взглянуть на механическое чудо. Каждый стремился протиснуться к изобретателю, поздравить с победой.

Виктор Дунец говорил что-то громко и авторитетно от имени молодежи, заключив для вескости своим обычным: «А то как же!»

Алексей Ватутин, скрывая юношеский взгляд за стеклами роговых очков, пожал солидно руку, молчаливо показывая, что к числу молодых он себя уж никак не причисляет и что они-то с Семеновым, взрослые, и так, без слов, понимают друг друга.

Немало шумных поздравлений было вечером за столом у Кушниковых. Поздравляли и самого Семенова и супругу его Александру Кирилловну, приехавшую с сынишкой из Ленинграда. Произносились тосты: «За нашего изобретателя», «За того, кто Иогансону на пятки наступил»..,

Семенов с легкой, довольной усмешкой принимал горячие изъявления радости друзей. Но иногда он вдруг задумывался среди общего шума и смотрел в одну точку отсутствующим взглядом.

- О чем это ты? - тихо спросил Николай Васильевич.

Семенов неопределенно улыбнулся, но на повторный вопрос так же тихо, склонясь поближе к мастеру, ответил:

- Арифметикой занимаюсь…

Он взял спичку с обуглившейся головкой и стал писать на бумажной салфетке. Станок дал точность в четыре десятых микрона. А надо двенадцать сотых. Четыре десятых минус двенадцать сотых - в остатке двадцать восемь сотых. Двадцать восемь сотых микрона!

Семенов жирно подчеркнул последнюю цифру, сломал спичку и, постучав по своей арифметике пальцем, сказал:

- Двадцать восемь! Их надо пройти до первого класса. А я их еще не прошел.

- Подожди, будем еще испытывать, - заметил Николай Васильевич.

- Это верно. Но все-таки, знаете, что-то здесь сосет… - И Семенов ткнул себя в грудь.

Увы, предчувствие его не обмануло. И на втором, и на третьем испытаниях, и на всех последующих станок прекрасно отделывал плитки с точностью до полумикрона, даже до четырех десятых. Чуть-чуть не до конца. Но последние двадцать восемь сотых микрона оставались для станка неуловимыми. Это последнее «чуть-чуть» должна была снимать человеческая рука. И тогда получалась превосходная, первоклассная плитка, против которой ни Ольга Николаевна, ни Надежда Васильевна не могли ничего возразить.

Но разве об этом мечтал Семенов? А тут вот оказываются неуловимые двадцать восемь…

Удивительно, сколько можно ломать иногда голову над каким-нибудь числом. 28… Ведь все возможности станка использованы. В полной мере осуществлен поплавок. А остается 28. Плавная, лифтовая передача. Все равно остается 28. Встречное движение плиток, кадриль. И все-таки 28. Упрямое число отвергало все его ухищрения.

Но можно было взглянуть на то, что сделал Семенов, и несколько иначе. Станок его уже сейчас позволял механизировать три четверти всего процесса. Всю так называемую предварительную доводку, включая и ту операцию, где шумела «таскалка». А ведь это целый переворот.

Такой взгляд и отстаивал Леонид Николаевич. Со всей своей вежливой настойчивостью он доказывал в дирекции, что нужно строить еще два - три станка и ставить их на производство.

Ему приходилось выслушивать мнения:

- Ах, эта ваша семеновская затея! Все равно приходится доканчивать рукой. И стоило огород городить!

- Стоило, - с твердой вежливостью отвечал Леонид Николаевич.

…Прошел год. Картина цеха заметно изменилась. Все-таки еще три станка изготовили по семеновскому образцу. Их поставили всей четверкой вместе, в рабочий ряд, и они защелкали, зашелестели, дружно обкатывая плитки. Теперь они, эти станки, стали в цехе как бы центром производства.