Хайме Мандиола - Я - кот и мореплаватель

Потом они пошли на палубу и там увидели Панчиту. Досталось и ей. Им хотелось снять её в фас, а она норовила показать спину, тогда её ловили и поворачивали как надо, мордой к камере…

Наконец репортёры убрались с судна. А капитан де Бишоп, дон Карлос и вся команда сели в баркас и уехали на берег.

О нас с Гальито никто и не вспомнил, а ведь ещё недавно мы делили последнюю макаронину… Пришлось забраться на корму и оттуда смотреть вслед баркасу… Но то, что мы увидели на берегу, было так прекрасно, что мы забыли все наши кошачьи обиды.

Едва пятеро наших с «Таити Нуи» ступили на набережную, грянула музыка, прекрасней которой я не слышал ничего на свете,-«Марсельеза». Капитан, Алан, Мишель, Франсис и Хуанито стали военным строем, и - я готов по-клясться - в этот момент слёзы должны были показаться в голубых глазах капитана де Бишопа, ведь он был француз. По крайней мере, у меня они катились градом. Вслед за «Марсельезой» заиграли национальный гимн Чили, и я подумал о Хуанито: как ему должно быть сейчас хорошо.

Гимны смолкли, и в огромной толпе на набережной уже было не разобрать, где наши и где не наши. На плечах чилийцев вынырнул Хуанито, они несли его по улицам торжественно, как знамя, и внесли наконец в большое красивое здание, над которым развевался чилийский флаг. В дверях этого дома через некоторое время исчезли седая голова капитана де Бишопа, дон Карлос и остальные из команды «Таити Нуи».

Но толпа у дома шумела, все хотели видеть их ещё раз. Они вышли на балкон, и капитан де Бишоп произнёс речь. Он сказал, что благодарит морской флот Республики Чили за помощь и всех чилийцев - за сердечную встречу. Ему долго аплодировали. А потом и Хуанито сказал несколько слов. Эх, и я бы тоже нашёл что сказать чилийцам, только вряд ли они понимают по-кошачьи…

Наши еле пробились к машине и уехали, я думаю, в отель, они же очень устали, бедняжки.

В тот день мы их больше не видели. Даром просидели на корме, ждали - вот-вот они покажутся, но взглянули на площадь - она была полна весёлой шумной толпой - и поняли: нет, сегодня они не вернутся к нам. Так мы и легли спать, очень грустные.

Утром стремглав бросились на корму: в порту сновало туда-сюда множество лодок, но ни капитана, ни команды не было видно.

Часов в одиннадцать утра на площадь, которая была как раз против нас, стал стекаться народ.

Посреди площади я видел белый мраморный монумент, на самом верху которого возвышалась бронзовая статуя моряка. Он стоял как будто готовый к атаке: в правой руке - шпага, в левой - знамя Чили. Моряк был изваянием Артуро Прата, прославленного чилийского флотоводца времён Тихоокеанской войны, а весь монумент посвящён морякам - героям сражения при Икике. Они умерли за родину, и теперь поставлены были тут навечно, чтобы каждый мог их видеть.

К половине двенадцатого площадь стала полным-полна. Вот и наши - капитан де Бишоп, Франсис, Мишель и дон Карлос, - у них в руках огромный венок из живых цветов, сейчас они положат его к памятнику героям Икике от имени «Таити Нуи»… А где же Хуанито? Где Алан? Ах, вот и они, еле пробираются в толпе, всему виной, конечно, Хуанито; со вчерашнего дня ему проходу не дают в Вальпараисо, каждый чилиец старается сказать ему что-нибудь, дотронуться до него - он же теперь тоже национальный герой… Скорее, скорее, капитан уже идёт к монументу… Успели!

Вот капитан положил венок к подножию монумента. В этот же миг военный оркестр заиграл «Марсельезу» и чилийский моряк начал поднимать на белой мачте французский флаг. Минуту спустя зазвучал гимн Чили и по мачте пополз вверх чилийский флаг…

Сердце моё забилось сильно, потому что, скажу вам откровенно, даже такой морской бродяга, как я, после того что произошло с нами, тоже чувствовал себя немного чилийцем… и поклялся никогда не забывать эту прекрасную землю и благородных людей, которые помогли нам в самые трагические минуты нашей жизни.

Кончилась музыка. Оба флага, французский и чилийский, трепетали на ветру рядом, по-братски. Отряд чилийских моряков, пройдя торжественным строем, отдал воинские почести команде «Таити Нуи».

Потом они спустились со ступенек монумента и тут же скрылись из глаз, и я их не видел до вечера следующего дня.

На следующий день к вечеру на фрегат вернулись Мишель и Хуанито, а с ними дон Хайме, секретарь дона Карлоса. Мы с Гальито так и бросились им навстречу!

Тут началось на «Бакедано» большое движение: сгружали в лодку имущество «Таити Нуи», то, что удалось спасти. Многое - охо-хо! - многое пропало безвозвратно: научные приборы, книги, одежда,- вы же знаете, каково нам пришлось тогда. Но самое ценное - научные записки капитана, результаты наблюдений в течение всего маршрута были спасены. И будьте уверены, в один прекрасный день они ещё пригодятся людям!

Всё погрузили, и лодка пошла к берегу. А мы с Гальито остались. Опять?!

Нет! На следующий день Мишель, Хуанито и дон Хайме вернулись на фрегат - за нами! Мы с Гальито вертелись волчком, чтобы они видели, как нам это приятно. И замурлыкали от радости, когда дон Хайме сунул нас в мешок, оставив снаружи носы, чтобы мы могли дышать. Сейчас мы снова увидим землю!

Все на судне жалели, что мы уезжаем, нас провожали. Спускаясь по трапу, я увидел Панчиту - она оставалась на «Бакедано», - глаза её ничего не выражали, она даже что-то жевала. Каково?

И всё-таки, какая она ни есть, а может быть, мы с ней больше не увидимся, кто знает? Семь месяцев странствий на одном плоту - не фунт изюму, этого не забыть благородному коту, если у него в груди сердце, а не камень. И потом, когда бывало холодно, я грелся на её спине, правда, там пахло бог знает чем, но зато как было тепло! И она никогда ни слова против…

Мне хотелось крикнуть ей что-нибудь на прощание, сам не знаю что… Но, чёрт побери - в который уж раз! - я же не знал её языка, а она не знала моего, - что скажешь в таком положении? Эх!

Наконец-то после семи месяцев плавания мы ступили на твёрдую землю… То есть ступили не мы, а дон Хайме, мы ещё сидели в мешке, а он нас нёс. Так, в мешочке, нас и понесли в здание, на котором было написано «Таможня», и там начались долгие переговоры. Что это? Говорят, чтобы спустить нас с Гальито на землю, нужно особое разрешение… Вот новость! Людям, значит, можно, а нам, кошкам, нельзя? И теперь, выходит, нас вернут на корабль, и мы навсегда останемся корабельными котами?

Но, слава богу, всё уладилось, нам разрешили жить на земле. Мы снова вместе со своими товарищами по плаванию, и ничто отныне не может нас разлучить.