Игорь Менщиков - Политические деятели викторианской Англии

Здесь уместно сказать о внешнеполитической доктрине Палмерстона, которая развивает линию Каннинга и наиболее целостно сформулирована им в эти годы. Британскую систему правления он считал нормой, если не идеалом, и полгал, что её следует распространить на остальную Европу. «Вся его энергия была направлена на то, чтобы нести евангелие либерализма во тьму абсолютизма», — пишет один из его биографов. «Ни одно английское правительство не выполнит своего долга, — говорил Палмерстон, — если не будет невнимательно к интересам конституционных государств, которые являются естественными союзниками Британии». Он убеждал себя и других, что «собственные интересы и политическое влияние Англии наилучшим образом будут укреплены расширением свободы и цивилизации», что все конституционные правительства должны быть пробританскими. На упрёки в «миссионерской дипломатии», которая не приводит к реальному улучшению угнетённых народов, а обостряет международные отношения, он отвечал, что протест, пусть даже безрезультатный, был бы лучшим средством, чем неявное согласие, пусть даже против воли Британии, и повторял фразу, что общественное мнение могущественнее, чем армии. Он был обвинён в том, что подстрекает «разрушение мира Европы, давая одобрение каждому революционному и анархично настроенному набору людей». Палмерстон является типичным британским националистом. Как отмечают многие его биографы, мысль о том, что поскольку он аплодировал либерализму в Европе, он захотел порвать Венские трактаты — нонсенс.

Когда Палмерстон пришёл в министерство иностранных дел, произошла революция в Бельгии, которая отделилась от королевства Нидерландов. Это в целом отвечало британским интересам. Необходимо было не допустить усиления влияния Франции, поскольку, как заметил один британский политик, «Бельгия — это пистолет у груди Англии». В этом деле Палмерстон как председатель Лондонской конференции проявил свою дипломатическую опытность. В итоге Бельгия стала независимым и конституционным королевством с нейтралитетом, гарантированным пятью державами. В ответ на претензии французов на часть территории бывшего Объединённого королевства Нидерландов, Палмерстон грубо ответил: «Франция не получит ничего, ни единой виноградной лозы, ни одной капустной грядки». В том, что касается Италии, к которой он всегда проявлял пристальный интерес, то и в этом вопросе его идеологические установки совпадали с прагматическими интересами его страны. Первоначально Палмерстон отвергал идею итальянской федерации, так как считал, что австрийское господство в северной Италии — надёжный оплот против французской экспансии. Однако австрийцы своим неумением управлять настроили против себя итальянцев, поэтому присутствие Австрии на Аппенинском полуострове было серьёзной опасностью как для мира в Европе, так и для самой монархии Габсбургов. Не случайно, в 1849 году в своей знаменитой речи по поводу революции в Венгрии он «забыл» о своём принципе национализма и либерализма. Австрия для поддержки своей независимости и целостности должна искать помощи России. В целом Пам совершенно искренне признал, что «политическая независимость и свободы Европы связаны… с использованием целостности Австрии как великой европейской державы». Она, в конце концов, естественный союзник Великобритании в Балканском регионе. Поэтому в том, что касалось польского, венгерского или румынского национального движений, Палмерстон не шёл дальше общих деклараций. Как отмечает один из его биографов, «он и пальцем не пошевелил для их поддержки». Когда в 1830–1833 году в Лондоне появились представители польских повстанцев, Палмерстон вежливо и внимательно выслушал их и выразил искреннее сочувствие. Их движение было популярно в Англии и парламенте, но король и слышать о них не хотел. Палмерстон лишь учтиво извинился за короля, поскольку поляки, провозгласив низложение царя Николая как польского правителя, покусились на монархический принцип, поэтому им не следует обижаться на невнимание монархов.

Свои взгляды на международные отношения Палмерстон довольно открыто выразил в одном частном письме. «Моя доктрина заключается в следующем: мы должны полагаться только на себя, руководствоваться только собственными принципами, использовать другие правительства, когда мы этого желаем, а они проявляют готовность служить нам, но никогда не идти у них в кильватере, а напротив вести их за собой, когда и куда сможем, но никогда и ни за кем не следовать… нужно избегать похвальбы своим влиянием на других, ибо хвастовство подобного рода может привести к разрушению этого влияния… сталкивающиеся интересы других стран создают благоприятную обстановку для проведения британского курса». Это не мешало Палмерстону в официальных выступлениях говорить о возвышенных принципах, хотя, по сути дела, и там в завуалированной форме прослеживается его концепция, изложенная выше. В одной из самых знаменитых своих речей в палате общин он сказал следующее, причём заключительные слова стали крылатыми: «Мы вступали в войны во имя свободы Европы, а не во имя того, чтобы увеличить на несколько процентов наш экспорт. Мы вступали в войны не ради роста вывоза своих товаров, а для защиты свободы народов и сохранения баланса сил… Истинная политика Англии — быть проводником справедливости и права… и я полагаю, что истинной политикой Англии, вне вопросов, затрагивающих её собственные политические или коммерческие интересы, является защита справедливости. Проведение этого курса с умеренностью и благоразумием, не превращаясь во всемирного Дон Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по её мнению, совершена несправедливость… У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, у неё есть только постоянные интересы и защищать их наш долг» [125] Там же С. 41. . В том, что касается России, Палмерстон довольно открыто обосновывал свою неприязнь к этой стране: «Мы знаем, что наши взгляды и интересы диаметрально противоположны русским… Россия — великий враг Англии; это утверждение исходит не из личных чувств, а потому, что её интересы и цели несовместимы с нашими интересами и безопасностью; главной задачей нашей политики на предстоящие годы является противодействие ей». Франция внушала ему опасения тем, что под флагом революционных идей она могла, как во времена Революции и Наполеона, начать территориальную экспансию, поэтому согласие с ней в начале 1830-х годов Палмерстон считал временным. Эти внешнеполитические установки были сформулированы Палмерстоном в период его первого пребывания в должности, они оставались программными для британской дипломатии вплоть до XX века, а во многом и позже.