Игорь Менщиков - Политические деятели викторианской Англии

Интересно, что фигура и политика Палмерстона вызывают противоположные оценки у британских и зарубежных историков, в том числе и российских. Его соотечественники видят в нём апостола либерализма, свободы и прав народов. Иностранные авторы, напротив, видят в нём воплощение «коварной политики Туманного Альбиона», человека, который ради эгоистических узконациональных интересов неоднократно шёл на обострение международной обстановки, дипломата, который более всего предпочитал приемы дипломатии кулака, прикрывая их красивыми фразами о свободе и демократии. Ещё одно противоречие возникает в том, что Палмерстон и европейские политики подходили друг к другу со своих, национальных позиций. Первый несколько преувеличивал силу общественного мнения в Европе и считал, что, как и в Англии, через речи и газеты можно оказывать влияние на политику, континентальные министры, особенно Бисмарк, преувеличивали его влияние на ход вещей и на прессу. Они были искренне убеждены, что британская пресса и общественное мнение идут за Палместоном, а не наоборот, как утверждают почти все английские историки. Словом, по своим убеждениям и манере поведения лорд Палмерстон был скорее типичным английским сквайром, нежели тем новоявленным Макиавелли, за которого его пытаются выдать. Он, в сущности, являлся прагматиком и оппортунистом.

Применительно к 1830-м годам особенно отчётливо бросается в глаза грубость, иногда нарочитая, лорда Палмерстона. Уже говорилось о том, как недипломатично ответил министр иностранных дел французам по поводу Бельгии и границ с ней. Старый Талейран, который являлся в то время послом в Лондоне и повидал всякое, был во многом возмущён тоном своего контрагента. Когда в 1834 году лорд Мельбурн формировал кабинет, послы многих держав просили его не назначать Палмерстона в министерство иностранных дел. Однако премьер-министр не мог игнорировать его влияние, и всё осталось по-прежнему. Палмерстона называли, обыгрывая его фамилию, лорд Пемза (Lord Pumice Stone), намекая на его «негладкое» обращение. К началу 1840-х годов Британия благодаря своему министру иностранных дел испортила отношения почти со всеми странами, ввязалась в войны в Афганистане и Китае, готовилась послать армию в Египет, что привело бы к войне с Францией (а вероятно, и с Россией), а США заняли недружественную позицию и угрожали Канаде.

Наконец, Палмерстон испортил личные отношения с королевой. Вначале молодая Виктория с уважением относилась к своему министру и прислушивалась к его советам, находила его умным и забавным. Он знакомил её со светским и дипломатическим протоколом. Он даже посоветовал ей писать обращения в письмах карандашом, чтобы можно было проверить и поправить, составил выдержку из родословной книги европейской аристократии «Готский альманах». Когда Палмерстон покидал свой пост вместе с уходящим кабинетом в 1841 году, Виктория отметила его «ценную службу». Со временем, особенно после замужества, пришло понимание того, что за забавной болтовней о пустяках скрывается желание держать главу государства в неведении по многим вопросам дипломатии. Палмерстон раздражал своим неделикатным поведением и вечной привычкой опаздывать. Однажды по его вине королевский обед задержался на час. Позднее эта неприязнь перешла практически в ненависть королевы к Палмерстону, которого она с трудом выносила и была бы рада избавиться от него. Сдержанный и обходительный лорд Абердин в качестве руководителя внешней политики нравился ей куда больше.

Пребывание в оппозиции в 1841 — 1846 гг. было довольно бесцветным. Зато с приходом вигов к власти Палмерстон со спокойным видом вернулся в Форин оффис. Премьер-министр Джон Рассел заверил королеву, что будет сдерживать Палмерстона и ограничивать его влияние. Спустя несколько дней стало ясно, насколько тщетны все эти уверения. Одной из основных проблем, с которой пришлось столкнуться Палмерстону, стала европейская революция 1848 года. Здесь английский министр решил забыть о либеральных принципах. Он просил передать царю, что поскольку Англия и Россия — две державы, не затронутых революцией, им надо держаться вместе, правительство Её Величества не будет возражать против того, чтобы царь исполнял функции «жандарма Европы». Хорошо известен его совет русскому послу в ответ на сообщение о намерении русских покончить с венгерской революцией: «Так кончайте поскорее». При этом стоны и вздохи по поводу нарушения свободы в Венгрии продолжались, лордом Палмерстоном даже были приняты вожди освободительного движения. Стремясь сохранить Австрию как великую державу, он советовал ей пожертвовать итальянскими владениями ради спасения целостности империи. Австрийский канцлер Шварценберг дал гневную отповедь: «Лорд Палмерстон полагает себя арбитром Европы. Мы не расположены предоставить ему роль Провидения. Мы никогда не навязывали ему своих советов; так пусть он не утруждается советами насчет Ломбардии… Мы устали от постоянных инсинуаций, от его тона, то педантичного и покровительственного, то оскорбительного, но всегда неуместного. Мы не намерены его больше терпеть». Княгиня Ливен, которая вначале была с ним в дружеских отношениях (но Палмерстон довольно быстро испортил их), писала по поводу его отставки: «Ни один европейский кабинет не будет тратить напрасно время на то, чтобы проливать слезы по этому поводу. Трудно найти другого такого министра иностранных дел, как он, которого бы так не могли выносить ни друзья, ни враги. Его возвращение к власти должно сделаться невозможным; кто угодно, но только не он, он не должен вернуться на Даунинг-стрит» [126] Correspondence of Princess Lieven and Earl Grev. Ibl. 3. P. 59. .

Однако подлинным триумфом Палмерстона стало так называемое дело Пасифико (или Пачифико), которое сделало его героем английских средних классов и поставило в независимое положение по отношению к палате лордов, королеве и даже премьер-министру. На Пасху в 1847 году толпа афинян разгромила дом еврея Пасифико, сам он не пострадал и представил иск на сумму 500 фунтов. Иск греческое правосудие отклонило. Тогда Пасифико вспомнил, что он родился в Гибралтаре и, следовательно, является британским подданным, хотя до этого числился португальцем. Он обратился в посольство и английский посланник Лайонс в резкой форме потребовал от греческого правительства удовлетворить претензии пострадавшего и выразил сожаление по поводу «самых варварских оскорблений, свидетелем которых является современность». Претензии Пасифико, ростовщика низкого пошиба, росли как на дрожжах и их сумма превысила уже 30 тысяч фунтов. Узнав об этом деле, Палмерстон дал указание Лайонсу сохранять жесткий тон, а британскому флоту блокировать порт Пирей. Протесты России и Франции (французский посол даже покинул Лондон) он попросту игнорировал. В палате лордов лидер оппозиции лорд Стэнли внёс запрос в адрес правительства и резолюцию осуждения. Он заявил, что испытал стыд, знакомясь с этим делом; имущественные проблемы еврейского ростовщика поставили под угрозу дипломатические отношения с европейскими державами. Палата лордов приняла резолюцию Стэнли, которую Палмерстон охарактеризовал как «глупую и раздражительную». Однако вот в палате общин дебаты пошли по другому руслу. Радикал Робак назвал Грецию вассалом России и приветствовал действия министра, направленные на защиту прав человека, против деспотии и произвола. У. Осборн продолжил мысль Робака, заявив, что Греция — марионетка в руках России, вообще было ошибкой её создание как независимого государства. Другие ораторы выступили в том же ключе. 25 июля выступил сам министр. Эта речь самая знаменитая. Она длилась пять часов и палата выслушала её на одном дыхании, хотя обычно лорд Палмерстон красноречием не блистал. В первой части он обвинил греческое правительство в покровительстве низменным страстям толпы. Он назвал Грецию очагом смут на Балканах и осложнений в Европе… Далее он перешёл к необходимости защиты британских граждан. Он отметил, что в древности стоило человеку только сказать «Civis Romanus sum» (я — римский гражданин), как он мог рассчитывать на всю мощь Рима. Теперь же, продолжил благородный лорд, все должны знать, что любой британский подданный может рассчитывать на помощь всей страны, «на бдительное око и крепкую руку Англии» в борьбе с несправедливостью и произволом, где бы он не находился. Далее он воспел хвалу Британии как оплоту мира и палладиуму свобод. Он заявил, что в то время как многие страны испытывают страшные потрясения и даже ужасы гражданской войны, «эта страна представляет зрелище, делающее честь народу Англии и вызывающее восхищение всего человечества» [127] Виноградов В. Н. Британский лев. С. 84–85. . Эта высокопарная речь вызвала бурю восторгов и среди палаты общин, и среди рядовых обывателей. Поклонники в складчину купили портрет Палмерстона и подарили его жене.