Ванда Василевская - Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания

Мягкую хлопчатобумажную вату торопливо трепали руки девушек, расчесывали хитроумные машины, и механические самопрялки, которые обслуживала Анка, вытягивали ее в длинную-длинную, так часто обрывающуюся нить. Нить наматывалась на жужжащие шпули, чтобы потом перейти в ткацкий цех. Там грохотали рамы станков, над которыми в течение восьми часов гнулись мужчины и женщины. Из ткацкой готовые куски материи шли в красильню, в комнату с цементным полом, где в котлах кипит краска и все застилает густой пар. Потом еще сушилка, потом упаковочная, и только после всего этого «простой ситец» отправлялся в магазины, где руки продавщиц раскладывали его в витрине, чтобы он привлекал глаза прохожих своими красками и блеском.

«Сколько же пришлось мне связать концов, чтоб напрялось нитей на одно ситцевое платье?» — думала Анка. Но она знала, что считать бесполезно — нитки обрывались так часто! А сколько раз приходилось ткачихе сгибаться над рамой ткацкого станка, сколько сырости вдыхать в красильной, сколько движений проделать в упаковочной, чтоб, наконец, с фабрики вышел готовый кусок ткани!

Анка на минуту выпрямила спину и окинула взглядом цех. В воздухе носилась белая хлопковая пыль. Мало помогали гудевшие у потолка слишком маленькие вентиляторы: пыль была сильнее их, не всасывалась полностью, не улетала вся. Все, даже волосы и лица работниц, было какое-то бледное и серое от этой пыли, раздражавшей глаза и оседавшей в легких.

«Съест тебя хлопок», — вспомнились Анке полные горечи слова одной из старых работниц. И в самом деле, все они выглядели так, как будто хлопок съедал их.

«В каждой ниточке есть моя работа, крохотная доля моей жизни, — подумала Анка, торопливо связывая оборвавшуюся нить. — Неправы были те девочки — за ситцем наработаешься не меньше, чем за шелком!»

За этими размышлениями восемь часов шли быстрее, чем обычно. Громко загудела фабричная сирена.

— Кончать работу! — громко произнес проходивший по цеху мастер, и, как от прикосновения волшебного жезла, сразу замолк стук и грохот машин. Странно звучала тишина в привыкших к непрерывному шуму ушах — она-то и казалась громкой.

Волна людей вылилась через большие ворота фабрики. Анка быстро свернула в сторону, хотя товарки и упрашивали ее немножко пройтись с ними. Да, им, может быть, и можно погулять, Анка же всегда спешит домой. Что там с детьми? Не случилось ли с ними чего-нибудь дурного? Никогда не могла она забыть тот момент, когда узнала про несчастье с Адасем.

Но дома все было в порядке. Игнась готовил уроки, Зося штопала чулки, Адась играл с приблудным котенком, который как-то приплелся за Зосей с улицы, да так и поселился в комнатке на чердаке.

— Кушай скорее! — сказал Адась. — Ты мне что-то обещала.

— Что обещала? — не могла припомнить Анка.

— Вчера ты мне обещала. Нет, не вчера, а когда был дождь и ты не хотела меня пускать во двор.

— А! Помню, помню.

— Вот видишь! Сама говорила: если обещают, надо исполнять.

— Ладно, ладно! Только какую же тебе сказку рассказать? — задумалась Анка, видя, как Адась с нетерпением топчется около ее стула.

— Какую хочешь. Только длинную-предлинную, как до конца улицы.

— Чинить горшки, кастрюли лудить! Паять, лудить, горшки чинить! — донеслось вдруг со двора.

— Аа… жестянщик! А в голубом котелке у нас дырка! — воскликнула Зося, подбегая к окну.

Через минуту по лестнице зашлепали тяжелые шаги. Жестянщик взял котелок и хотел выйти паять на лестницу. Но на улице было холодно, и Анка предложила ему остаться в комнате. Он присел на табурет у печки и принялся за работу. Адась забыл про сказку и с любопытством смотрел, как работает жестянщик.

— Заплатку поставим, и котелок будет, как новый, — сказал он.

— А проволока у вас зачем?

— А это чтоб горшки обтягивать. Когда глиняный горшок треснет, он уж никуда не годится. А я его обтяну проволокой — дольше нового продержится…

Адась посмотрел на дырявые, стоптанные сапоги лудильщика и задумался, можно ли сапоги тоже проволокой обтянуть. Лудильщик заметил взгляд мальчика.

— Что, на сапоги смотришь? Ну нет, сапог проволокой не обтянешь! А эти отслужили. Долгую дороженьку прошли.

— Вы издалека?

— Да, малец, издалека, — сказал слесарь, не проявляя, однако, охоты продолжать разговор. Запаял котелок, взял деньги и ушел.

Через минуту на соседнем дворе опять раздавалось его громкое:

— Лудить, паять, горшки, кастрюли чинить!

Адась снова вспомнил обещание сестры.

— Анка, а сказка?

Анка очень устала, и ей не хотелось сейчас говорить. Но надо же было занять как-нибудь настойчивого братишку.

— Ну, вот тебе сказка. Жил-был котелок. Сделали его на фабрике и послали в магазин. Стоял потом котелок на плите, варился в нем суп и картошка. Но вот сделалась в котелке дырка. Загрустил котелок, что его выбросят на помойку. А тут пришел жестянщик и починил котелок. И завтра Зося сварит в нем суп!

— Э… это вовсе не сказка! — возмутился Адась. — И это совсем не интересно!

— Не интересно? А вот если бы не жестянщик, так завтра не было бы супа. Зося, что ты хочешь завтра варить?

— Мучную похлебку… Нет, похлебка вчера была. Щи, что ли?

— Вот видишь! Щи, ты их так любишь! А если бы не жестянщик, не было бы щей!

Адасю это понравилось.

— А если бы не угольщик, не было бы угля! — сказал он.

— Угольщик только разносит уголь. А добывают его в шахтах шахтеры.

— А кто самый главный?

— Как это самый главный? — не поняла Анка.

— Ну, самый-самый главный из всех, ну, из всех работ.

— Все главное, — медленно сказала Анка.

И вдруг как-то совсем по-иному посмотрела на свою маленькую комнатку. Она прижала к себе братишку.

— Вот погляди: печник сделал печь, столяр — стулья, стол, комод, каменщик выложил стены из кирпичей, маляр выкрасил потолок и стены, рабочие на фабрике сделали лампу, в типографии напечатали книжку, по которой учится Игнась. Подумай только, сколько людей работало, чтобы мы могли вместе сидеть тут за столом!

— А я не работаю!

— Ну, ты еще маленький. Вот вырастешь, тоже будешь работать.

— А на твоей фабрике ты что делаешь?

— Я, знаешь, связываю нитки, когда оборвутся. А если бы не было ниток, не было бы тканей. А если б не было тканей, во что бы мы одевались?

Анка усмехнулась. Ей самой только сейчас пришло в голову, что и ее работа важна. Так же важна, как и всякая другая, как всякий труд, вложенный в предметы, которые нас окружают, которыми все пользуются, подчас не отдавая себе даже отчета в том, что в них частичка человеческой жизни, усилий, напряжения, труда.

Адась не знал, что такое неделя.

— Это от воскресенья до воскресенья, — объяснила ему Зося.