Михаил Лезинский - Мальчишка с бастиона

Подойдя вплотную к вытянувшемуся мальчугану, он негромко добавил:

- Поздравляю, Николка! - и поцеловал его в лоб. …А под вечер группу матросов Шварц-редута, представленных к награде, выстроили за небольшим скатом у офицерской землянки.

На редут прибыл один из храбрейших сподвижников Нахимова князь Васильчиков, сопровождаемый группой офицеров, среди которых Колька узнал виденного утром лейтенанта с четвёртого бастиона.

Прозвучала команда:

- Равняйсь! Смирно!

Генерал соскочил с лошади и, подойдя к строю, слегка нараспев сказал:

- По поручению главнокомандующего я прибыл вручить награды отличившимся в последних боях. Геройские подвиги ваши выше всяческих похвал и наград, а они ордена и медали - лишь знаки, дабы отличить вашу особенную службу. Поздравляю вас, храбрецы!

Прокатилось «ура!» Адъютант князя развернул приказ о награждении и стал зачитывать фамилии. Генерал вручал ордена и медали.

Когда дошла очередь до Кольки, знакомый офицер наклонился к Васильчикову и что-то зашептал ему. Тот улыбнулся и, когда адъютант произнёс фамилию «Пищенко», князь громко сказал:

- Юный бомбардир за славные действия на четвёртом бастионе награждён командованием георгиевским крестом. Сын матроса не уронил честь и славу отцову и пронёс храбрость убитого в сердце своём. Благодарю за добрую службу Отечеству!

Нужно сделать два шага вперёд, но ноги словно занемели! Наконец, Колька оторвал от земли тяжёлые сапоги и приблизился к генералу. Он почти не понимал, что происходит, и видел впереди лишь зелёное сукно мундира с блиставшими на нём пуговицами.

Князь надел орден, наклонился к мальчику и по-русски три раза поцеловал его.

Уже поворачиваясь кругом, чтоб вернуться в строй, Колька увидел радостно горевшие глаза своего командира лейтенанта Шварца.

Прямым попаданием снесло землянку кока Ерофеича, и он перебрался в фурлыгу Ковальчука и Кольки. Несколько взмахов сапёрной лопатой - и в землянке появилось ещё одно углубление-лежанка.

Места для Ерофеича больше, чем предостаточно!

- Много ль ему надо, - шутил Степан, - кок наш, словно гусеница, весь в растяжку.

Ерофеич отмалчивался и поглядывал вверх, стараясь сквозь узкий лаз увидеть, что делается на редуте. Его жилистая шея тянулась в направлении выхода.

- Этак ты и бонбу сюда притянешь, - засмеялся Колька. Уж больно смешным показался ему насторожённый вид Ерофеича. - И нихто тогда не узнает, пошто мы побиты.

Кок ему ничего на это не ответил, а только сказал задумчиво, как бы про себя:

- Пелисье ноне как-то по-дурному горланил - неначе быть штурму. Птица он научная, беду за версту чует.

- Тут и без Пелисье твоего ясно, кричи не кричи: наступлению быть непременно.- Ишь, как шпарит бусурманин!

Весь день не прекращалась бомбардировка. Лейтенант Шварц, спрятавшись за бруствер, в подзорную трубу наблюдал за Малаховым курганом. Но разглядеть что-либо удавалось с трудом. Почти весь Малахов заволокло дымом: сквозь редкие просветы были видны развороченные блиндажи и землянки, сорванные с лафетов стволы. Полуразрушенную башню Корниловского бастиона лизали языки пламени - горели туры.

Лейтенант повернулся вполоборота и поймал в фокус знакомые французские мундиры.

«Пришли в движение, - мелькнуло в голове, - видно, скоро уже…»

Бомбардировка внезапно прекратилась, но тревога, прочно засевшая в сердце, так и не покинула командира. Два дня зверской бомбардировки не могли быть просто обстрелом.

Шварца отыскал унтер-офицер Семёнов.

- Ваше благородие, - доложил он, - больше половины орудьев изничтожено. Заменить бы нужно…

Шварц взглянул на Семёнова, вздохнул и ничего не ответил.

- Разрешите приступить к ремонту, ваше благородие? - спросил унтер-офицер.

Лейтенант тихо сказал:

- Действуйте.

Унтер-офицер ударил в рельс. Тотчас же стали сходиться матросы и солдаты. Вылез из «берлоги» и Ерофеич. Он сразу же бросился к складу, но весь запас провианта разнесло снарядом. Полузадушенный Пелисье был присыпан землёй. Кок торопливо освободил петуха, и птица, то ли от радости, то ли с испуга, заголосила на весь редут.

- Ку-ка-ре-ку - Живём, братцы, - прислушался Ковальчук к петушиному крику: - Жив горлан!

К петуху на редуте успели привыкнуть все. Птицу словно не брали снаряды. Уже казалось - прямое попадание, ан нет, засыплет его, а Ерофеич отыщет, откопает.

Пелисье отряхнётся и прокричит своё извечное:

- Ку-ка-ре-ку!

Жив Пелисье - жив редут.

- Бачь, кудахче твой-то, - ткнул Ковальчук Кольку.

«Твоим», «Николкиным» петуха стали называть с тех пор, как парнишка спас его.

Но Колька отмахнулся и на петуха не обратил никакого внимания: одна из его мортирок лежала покорёженная.

Подошёл Семёнов, посмотрел на изуродованную мортиру и что-то отметил в своём блокноте.

- Ещё одна отстрелялась, - мрачно заметил он и, взглянув на печальное лицо мальчишки, добавил: - Не горюй, Николка, добудем новую. Горчаков не даёт, француз даст. Непременно добудем у бусурманина. - Сказал и пошёл дальше, на ходу подсчитывая убытки, принесённые обстрелом.

А Колька стал прилаживать единственную уцелевшую мортирку, стараясь привернуть её к лафету покрепче, словно таким образом можно было спасти её от бомбы или снаряда.

До полуночи над редутом раздавался шум восстановления: удары молотков, глухой стук кирки и лома, визгливый звук пилы. Собирались работать до утра. Семёнов подсчитал, что до рассвета управятся…

В полночь заглохшая было бомбардировка внезапно возобновилась. И с ещё большей силой. Но по редуту стреляли мало. Весь шквал огня обрушился на город и на укрепления Корабельной стороны.

- Продолжать работы, - раздался голос поручика Берга.

- Продолжать работы, - тотчас же повторил унтер-офицер.

- Продолжать работы, продолжать работы, продолжать работы, - понеслось по редуту.

И вновь заговорили лопаты, ломы, кирки…

Со стороны Малахова кургана донеслась ожесточённая ружейная стрельба. Там начался штурм. Французы бросили туда все свои силы. Они были уверены в победе. С бастионов правого фланга спешно снимались резервы в помощь защитникам кургана.