Михаил Лезинский - Мальчишка с бастиона

Но, несмотря ни на что, бастионы готовились к бою…

Заканчивались 348-е сутки осады Севастополя. Начинался новый, 349-й день обороны…

…Пелисье хитрил. Наученный июньским разгромом, он хотел внезапного штурма. И это ему удалось. До самой последней минуты русские не знали о его начале.

Ждали нападения с рассветом, а Пелисье решил штурмовать днём. Днём бдительность притуплялась - изнурённые войска обедали, отдыхали: ведь ночью дежурить у пушек, стоять в карауле, восстанавливать разрушенное.

Чтобы ввести русских в заблуждение, французский командующий распорядился показать усиленное движение в своих окопах против пятого бастиона и редута Шварца.

Впрочем, Горчаков не обратил на это никакого внимания. И не потому, что распознал хитрость врага. В душе Горчаков давно уже сдал город, но открыто в этом не признавался. Он побаивался Нахимова - фактического руководителя обороны.

Смерть адмирала развязала ему руки.

- Идут! Степан Иваныч, идут!

- Спокойно, Николка.

- Палить надобно, Степан Иваныч…

Ковальчук взглянул в сторону офицерского блиндажа: там, спрятавшись за траверсом, наблюдал за действиями противника лейтенант Шварц.

- Будет указание, Николка. Его благородие не прозевают, - успокоил парнишку матрос.

В эту минуту лейтенант приподнялся, словно подслушал разговор, и спокойно, не повышая голоса, как-то по домашнему, скомандовал:

- Картечью… Пли!

Прогремел выстрел. Рядом, словно эхо, отозвалось другое орудие. «Ерофеич палит», - отметил про себя парнишка.

Ерофеич стрелял самозабвенно, как настоящий бомбардир. Худющий, в обгорелом тельнике, он, как привидение, метался от пушки к ядрам и обратно. Быстро заряжал и стрелял беспрестанно. Кок не прислушивался к командам, да их и не было слышно. Он сам себе командовал:

- По хранцузу - или! По турку - пли! По сардину - пли!

Рядом с Ерофеичем упал бочонок. Из его днища змейкой вился дымящий фитиль.

«Это что ещё за штуковина?» - удивился кок. Ему не приходилось видеть подобного.

- Мина! - вдруг закричал около него Ковальчук. - Ховайсь!

Ерофеич и Колька инстинктивно припали к земле, а матрос, делая двухметровые шаги, бросился к бочонку.

Фитиль зловеще продолжал дымиться, и чуть приметный огонёк подбирался к днищу.

Ковальчук схватил валявшуюся рядом лопату и, недолго думая, обрубил ею запал.

Теперь мина была не опасна. Сейчас это был просто бочонок со ста килограммами пороха.

- Чуть на небеои не вознеслись! - улыбался Ковальчук, спрыгивая в ров.

Колька хотел что-то спросить у Степана, но в это время матрос, всё ещё с улыбкой на лице, виновато сказал:

- А меня, кажись, поранило…

- Куда? - встрепенулся мальчишка.

- Броде туточки, - Ковальчук неуверенно поднял руку, словно боялся ошибиться, и вскрикнул от боли.

Колька разорвал тельник и увидел у предплечья маленькое отверстие с запёкшейся кровью по краям.

- Должно быть, лебёдушка поцеловала, - поморщился Ковальчук. - Эк жалит!

Парнишка поспешно достал бинт и стал накладывать повязку. Нужно было спешить - синие мундиры были близко. Краем глаза он видел, что одна из колонн повернула на угол пятого бастиона, другая движется прямо на них.

Шварц приказал прекратить огонь: навстречу французам разворачивался Житомирский полк.

Колька видел, как сошлись, смешались в пёструю скрежещущую толпу две волны.

Блестя, словно рыбы, выпрыгивали над головами сабли и стрелы штыков. Доносились отчаянные выкрики озверевших людей.

Схватка шла метрах в восьмидесяти от редута. Артиллеристы, забыв об опасности, повскакивали на вал. Если бы не приказ «оставаться у орудий», они все были бы уже там, с житомирцами.

Бой был коротким, как молния, и, как молния, уничтожающим: колонна французов не возвратилась в траншеи, но наших пехотинцев осталось не больше двух десятков. А из второй параллели вражеских окопов уже вырастала новая волна.

Силы были слишком неравны. Резервы подойти не успели. Шварц отдал приказание отступать к городскому оврагу.

Но французам не удалось развернуть пушек - они были выбиты огнём пятого бастиона. Защитники редута с уцелевшими житомирцами заняли укрепление. Быстро привели в порядок орудия и открыли огонь по возвращавшейся колонне…

Фёдор Тополчанов, который вновь возвратился на редут, прокатывая мимо Кольки своё орудие, сунул мальчугану подобранный только что французский пистолет.

- На всякий случай, Ника! - прокричал прапорщик.

Пищенко не успел поблагодарить, как послышался голос командира:

- Не зевать! Огонь, огонь!

Теперь они с Ерофеичем были у одного орудия. Степан остался в овраге: раздробило ступню. Кок умудрился где-то при падении рассечь лоб, и разорванный тельник, словно чалма, полосател у него на голове.

Колька, засунув пистолет за пояс, громко командовал:

- Ядро! Пальник! Ерофеич, быстрей!

Французы, поддержанные колонной, отступившей от пятого бастиона, шли и шли на редут. Они растянулись метров на двести, прикрыв скопление свежих сил против соседнего люнета Белкина. Атакующая колонна была уже почти у вала, когда в стороне люнета раздался оглушительный взрыв. Это сработали ещё весной заложенные Бергом электрические мины! Половина отряда была уничтожена. Но оставшиеся в живых, несмотря на плотный огонь русских, продолжали атаку.

Враги ворвались на редут Шварца. Матросы и солдаты дрались кто чем мог: камнями, ядрами, прикладами. Схватка шла между орудиями, а с вала спрыгивали всё новые и новые атакующие. Колька, спрятавшись за разбитой мортирой, палил из пистолета.

Он видел, как отчаянно отбивался банником Ерофеич, как выпрыгивала над тёмно-синими шапочками его полосатая чалма. Не замеченный французами, мальчик стрелял им в спину, помогая коку в неравной схватке.

К нему подполз Фёдор.

- Отходим, Ника! Французы сзади!

- Погоди, погоди! Ерофеич!..

Но было уже поздно. Смешная чалма исчезла за спинами врагов. А рядом уже раздавалась дробь французских барабанов.

Прижимаясь друг к другу и отстреливаясь, Фёдор с Колькой отступали к своим. Они видели, как какой-то офицер пытался вколотить на валу французский флаг.

Прапорщик несколько раз стрелял в него, но тщетно: было уже далеко. Друзья, стиснув зубы, старались не глядеть в сторону вала.

Неожиданно, славно в отместку за их мучения, ядро с пятого бастиона сбило ненавистное знамя, и в это же время в противоположной стороне редута послышалось громовое «ура!» Ещё не успев сообразить, в чём дело, французы бросились назад и неожиданно оказались в мешке.

Правый фланг русской обороны успешно отбил все атаки противника. Хуже обстояло дело на Корабельной стороне.

Малахов курган истекал кровью. На каждого русского приходилось до десятка врагов. Французы вклинились в глубь кургана и заняли батарею.