Жанна Браун - Зорькина песня

Стекло разлетелось вдребезги.

Зорька кричала и топала ногами. Страха не было. Была только страшная, ослепляющая ненависть к этим двоим…

Внезапно Зорька почувствовала, как шершавая ладонь закрыла ей лицо.

— Замолчи! — Кузьмин схватил Зорьку за плечи.

Зорька дёрнулась, вырвалась и помчалась через двор к воротам, вихрем пронеслась мимо Щуки и выбежала на улицу.

Она неслась в темноте по улице, радуясь, что так ловко удрала от Краги, и бежала до тех пор, пока ноги сами не принесли её к дому старика Токатая.

Возле калитки она остановилась, перевела дыхание. Пот градом струился по лицу, щипал глаза.

«Сейчас всё, всё расскажу, — решила Зорька. — Может, он уже написал бумагу большому начальнику в город? Ничего, теперь ещё напишет и про Сашу тоже, и как Щука плиту в кухне нарочно разобрала».

В окнах мазанки было темно. Зорька долго стучала в двери. Никто не отзывался. Тогда она подошла к юрте и, откинув войлок, заменяющий дверь, позвала:

— Дедушка Токатай!

В тёмном проёме показалась Кульшат.

— Кто здесь?

— Это я, Зорька… мне дедушку Токатая надо… очень-очень надо!

— Какая Зорька? — удивилась Кульшат и вдруг заплакала. — Совсем плохо стало, Зорька, ой, плохо… Аллах прогневался на нас… Брат большой командир на войне… бумага пришёл… погиб! Горе пришло в наш дом, Зорька…

Зорька попятилась. Приготовленные слова о делах в детском доме застряли в горле. А Кульшат плакала, не вытирая слёз, и всё говорила, безвольно свесив вдоль тела руки. Длинные, распущенные волосы падали ей на плечи, как траурная шаль.

— А как же… бумагу… он хотел бумагу? — растерянно прошептала Зорька.

— Бумага пришла… брат погиб, — сказала Кульшат и закрыла лицо рукавом.

Зорька повернулась и медленно побрела к калитке. Что же теперь делать? Саша в больнице, а Крага и Щука в стороне, всё им сойдёт с рук?.. А что, если дедушка Токатай ещё не написал бумагу в город? Что же тогда делать? Покориться Краге?

«Ну нет! — решила Зорька. — Пойду в город, найду самого большого начальника и всё ему расскажу. Узнает тогда Щука, как нам никто не поверит!»

Было далеко за полночь, когда Зорька вышла из посёлка на широкую проезжую дорогу, ведущую в город. Выбегая из спальни за чаем, она впопыхах не надела платья и теперь дрожала от ночной прохлады.

Луна светила сбоку, и тень Зорьки, чёрная, странно укороченная, бежала рядом. Ровная, без единого деревца степь серебрилась, залитая лунным светом, и только по обоим бокам дороги узким частым забором росла лохматая трава. В её густой тёмно-синей тени что-то всё время звенело, потрескивало, точно невидимые портные рвали на части плотную материю и стрекотали на своих волшебных машинках.

На окраинных дворах посёлка лаяли собаки, протяжно, словно спросонья, прокричал ишак.

Зорьке было немного жутко в этом огромном, по-ночному незнакомом мире, и она, стараясь ступать твёрже, громко запела. Слежавшаяся дорожная пыль, шурша, порскала под ногами.

Зорька пела громко, размахивая в такт шагам руками, и в сердце её разливалась отвага.

В город Зорька пришла, когда уже совсем рассвело и улицы стали людными. Шатаясь от усталости, Зорька упрямо шла и шла от одного дома к другому, читая вывески. Ночью в степи ей казалось, что стоит только прийти в город, как она сразу увидит нужный дом, но больших домов в городе было много, и все они походили друг на друга.

Наконец на другой стороне улицы Зорька увидела красивое, не похожее на другие здание с голубым, блестящим на солнце куполом и двумя высокими круглыми резными башнями. Громадная арка над узорчатой дверью была выложена цветными стеклянными плитками. «Здесь!» — решила Зорька и из последних сил побежала через дорогу.

Внезапно рядом с её лицом мелькнули чёрные усы, кто-то больно схватил её за плечо, дёрнул в сторону. Зорька увидела разгневанного милиционера. Он крепко держал Зорьку за руку и тащил за собой к тротуару.

— Ты человек или машина? — сердито спрашивал он на ходу.

— Че… человек, — растерянно прошептала Зорька.

— Почему тогда, как машина, по мостовой ходишь? Для людей тротуар есть. Машина задавит, мамка плакать будет: зачем моя дочка такая глупая, под машину попала, а?

— Моя мама на войне…

Милиционер пошевелил усами.

— У такой героической мамки такая глупая дочка, — уже добродушно сказал он и подмигнул: — Давай ходи домой, лицо мой, руки мой, платье надевай. В трусах, понимаешь, только мальчишки ходят.

— Дяденька, пустите меня, мне в тот дом надо, к самому большому начальнику.

Милиционер нагнулся к Зорьке.

— К самому большому? — удивлённо переспросил он. — Зачем?

— Надо. Мне очень, очень надо…

— Тогда тебе другой дом надо. Это мечеть. За этой улицей другая, направо, будет, там ещё сад такой большой увидишь и красивый белый дом с красным флагом. Там начальник.

— Он там живёт?

— Там горсовет. Советская власть, понимаешь? Исполком.

— Ага, — Зорька кивнула и, забыв от радости поблагодарить, побежала в ту сторону, но милиционер догнал её, взял за руку.

— Вместе пойдём… ты где живёшь?

Зорька шла рядом с милиционером, еле успевая за его широкими шагами, и доверчиво рассказывала о своём житье в детском доме.

— Немножко неправильно идём, — сердито говорил милиционер. — Твоего Крагу в милицию надо. Давай к начальнику милиции пойдём?

— Нет, нет, — быстро сказала Зорька, — в горсовет надо.

В этом доме, как сказал милиционер, Советская власть, а Зорьке был нужен самый большой начальник.

В маленькой светлой комнате перед дверью в кабинет председателя исполкома сидела за письменным столом старушка в очках. Она куталась в серый пушистый платок и слушала военную сводку.

— Нам к Ивану Спиридоновичу, — сказал милиционер.

Старушка выключила радио и встала.

— Иван Спиридонович занят. Готовит доклад, — сказала она, удивлённо разглядывая Зорьку, её сиреневую грязную майку и длинные, до колен, трусы. — А вы по какому делу?

Милиционер что-то сказал старушке, открыл дверь и втолкнул туда Зорьку.

— Иди! Я здесь подожду.

Зорька вошла в кабинет. От усталости и волнения у неё подкосились ноги. Однорукий седой мужчина выбежал из-за стола и подхватил Зорьку.

— Что случилось? Откуда девочка?

— Я из детдома, — прошептала Зорька.

Председатель исполкома посадил её на чёрный кожаный диван и сел рядом. Налил в стакан воды из графина.

Зорька сконфуженно улыбнулась и торопливо, боясь, что слабость вернётся и она не успеет, начала рассказывать о Кузьмине, о Саше, о Щуке, обо всём, что произошло в детском доме с тех пор, как заболел Николай Иванович.