Галина Ширяева - Девочка из легенды

— Не кричите! А то услышат!

— Выгонят!

— Не давите!

— Ой, придавили-и!

Наконец те, кто был сзади, надавили на Шлепкину, и все ворвались в класс. Это был горластый стремительный вихрь. Он налетел, смел с парты и отшвырнул к стенке сначала Лидин портфель, затем саму Лиду, и, лишь когда все задние парты, в том числе и Лидина оказались занятыми, утих.

Стало, пожалуй, даже чересчур тихо.

— Гм… — раздался, наконец, чей-то озабоченный голос. — Так дело не оставят!

— Конечно, не оставят! — раздалось с разных концов класса еще несколько голосов. — Конечно, не оставят!

И тут Лида, все еще стоящая у стены с портфелем, прижатым к груди, увидела, что все, как один, смотрят на первую парту возле учительского стола, оставшуюся незанятой.

— Не оставят! — сокрушенно повторил еще кто-то.

Но тут раздался бодрый голос Шлепкиной:

— И чего вы переживаете! Все равно туда Женьку Долинину посадят.

— А рядом?

— Так Николашу же!

— Не посалит его туда Вера Петровна! — возразил щупленький Петров. — Знаете, как он за лето вырос! Всю доску спиной закроет! Я уж в уме прикидывал!

— Ну чего вы переживаете! — не унималась Шлепкина. — Томина туда сядет! У нее зрение плохое!

— Почему плохое? — запротестовала Томина. — Откуда плохое? У меня хорошее!

— Ведь ты глаза таращишь, — не унималась Шлепкина. — Ведь таращишь? Ты же абсолютно ничего не видишь! А если видишь, так не беда! Петров туда сядет! Он маленький!

Поднялся страшный гвалт. Кто-то грозил Шлепкиной, кто-то ее защищал. Шлепкина пискнула «ой, убьют» и полезла под парту. И уже оттуда, из-под парты, еще раз посоветовала не переживать, потому что на первую парту все равно сядет новенькая.

И тут все повернулись к Лиде. Все смотрели на нее с явным и дружным неодобрением.

— О-о! — протянул кто-то зловеще. — Она раньше всех пролезла!

— Хитрая!

— Выскочка!

— И на самое хорошее место села! Это я ее оттуда спихнул.

— Чур, моя! — решительно сказала Шлепкина, вылезая из-под парты. — Чур, моя! Я первая ее увидела. Еще когда она приехала. Она у Женьки Долининой живет. Чур, моя!

Она подскочила к Лиде и, взяв ее за плечи, подпихнула к первой парте.

— Вот. Садись. Это ничего, что перед носом. Зато все на доске видно. И в окно смотреть можно, окно рядом. Здесь даже выгодно сидеть: сегодня отдежуришь, а потом почти через месяц. А сегодня дежурному-то делать нечего. Чисто кругом. Ведь нечего?

— Конечно, нечего! — поддержали Шлепкину. — Садись!

И еще несколько пар рук подпихнули Лиду к первой парте. А когда она села, ее окружили, затеребили и стали смотреть на нее уже дружелюбнее. Шлепкиной стоило больших усилий распихать всех локтями.

— Чур, моя!

Но тут голос пионерского горна, охрипшего за лето от безделья, ворвался в распахнутые окна класса, и горластый стремительный вихрь умчался прочь, оставив кое-как брошенные на парты портфели. Линейка!

— А я? А мне что? Мне оставаться в классе? — крикнула вдогонку вихрю Лида и попыталась уцепить замешкавшегося Петрова за рукав. — Где достать тряпку?

Но тот вырвался и тоже убежал, оставив Лиду одну.

Лида пошарила по углам, в шкафу, под столом, но тряпки нигде не нашла…

А потом ей было уже не до тряпки и не до дежурства. Потому что она увидела: с улицы в класс через распахнутое окно лезет Женька Долинина!

Женька была в школьной форме и… босиком!

— Женька?!

Женька вздрогнула: наверно, она не ожидала застать здесь Лиду.

— Ты почему босиком? — строго спросила Лида.

— А ты почему не на линейке? — в свою очередь спросила Женька, спрыгивая с подоконника.

— А я дежурная.

— Это с какой же стати?

— За первой партой сижу, вот и дежурная.

— Кто ж тебя туда посадил?

— Никто. Сама села.

Женька усмехнулась краешком рта.

— Зря села. Это мое место. Вон туда иди!

— А там занято.

— Ничего, потеснятся.

Женька бесцеремонно выдернула из парты Лидин портфель и отнесла его на последнюю парту.

«Это ее Вера Петровна за первую парту сажает, как двоечницу, — злорадно подумала Лида. — Злюка! Злюки всегда двоечники!»

Они долго молчали. Так долго, что у Лиды зачесалось в горле. Потом Женька внезапно тихим сдавленным голосом спросила:

— У тебя не найдется какой-нибудь обувки старой?..

— А?.. — удивилась Лида.

— Может, те тапочки, в которых ты тогда через речку, можно?..

Лиду словно ударили обухом по голове.

— Тебе… не в чем ходить в школу?..

Женька судорожно глотнула и ответила:

— У меня новые ботинки есть. Да только их тетя под замок спрятала…

— Зачем?..

— Она мне велела заявление написать, чтобы мне на ботинки деньги дали. На зиму корм курам нужно запасать, — Женька стиснула кулаки. — А я все равно не напишу. Как будто бы на ботинки, а на самом деле корм будет покупать… Если нет каких старых, то не надо… Это я так…

Тапочки уже давно расползлись, еще после того, как Лида переходила в них вброд Степнянку. Их уже выбросили, но у нее были новенькие красивые туфли — коричневые, с белыми лакированными бантиками. Они были велики Лиде, и их берегли «на потом». Но если бы у Лиды дома хранились хрустальные башмачки, в которых Золушка ездила на бал, Лида, не задумываясь, принесла бы их Женьке. И она, не говоря ни слова, вскочила и ринулась к двери. Женька едва успела поймать ее на пороге.

— Ты куда?

— За туфлями!

— Там же во дворе линейка! Потом.

— А как же ты босиком?

— А я из-за парты не вылезу.

— Вот видишь, — восхищенно прошептала Лида. — Вот видишь, оказывается, ты все-таки хорошая. Только разгадать тебя было трудно. А я все равно разгадала. Ты не поддавалась, а я разгадала.

Тогда Женька вдруг сказала:

— Знаешь что?

— Что?

— Я тебе когда-нибудь расскажу одну вещь.

— Рассказывай, — Лида села поудобнее и приготовилась слушать.

— Нет! Не сейчас! — прошептала Женька, глядя мимо Лиды на классную доску. — Потом. Может быть, даже через много-много лет.

— Почему? — удивилась Лида.

— Сказала — потом! — сердито отрезала Женька и отвернулась.

— Подумаешь, — тайна! — Лида обиженно пожала плечами и вздохнула. — А у меня нет тайн… Разве только про Ефимова? Но я про него сразу разбалтываю.

И тут Женька вдруг всхлипнула. Лида испугалась. Она сама часто ревела и поэтому чужих слез видеть не могла — уж очень сочувствовала… Она подбежала к Женьке и принялась дрожащими ладонями гладить ее по лицу, взволнованно приговаривая:

— Не надо, не надо, Женька! Из-за ботинок, да? Не надо! Ведь все равно же у нее терпение лопнет в конце концов, и она отдаст их тебе! А туфли хорошие, честное слово! На кожаной подошве, с бантиками…

А когда Женька отвела ее руки от своего лица и принялась вытирать слезы со щек, она сказала: