Галина Ширяева - Девочка из легенды

— Вот, — сказала Лида, доставая что-то из шкатулки. — Смотри.

На Лидиной ладони лежала горстка прозрачных сосулек. Они переливались радужным блеском и позванивали тихим хрустящим звоном. Зимой, коньками и снежинками, крутящимися вечерами вокруг уличных фонарей, повеяло от них.

— Думаешь, настоящие? — прошептала Лида. — Вовсе нет! Из стекла. Это с первого папиного завода стекло. И завод первый, и стекло первое. Они у меня тут уже восемь лет хранятся.

— Подумаешь — стекляшки, — сказала Женька голосом, от которого тоже повеяло зимой и снежинками. — Подумаешь, обыкновенные стекляшки. И что ты носишься со своим отцом!

«Звяк!» — сухо звякнули сосульки на Лидиной ладони, потом хлопнула крышка шкатулки, и Лида молча ушла из комнаты, не взглянув в Женькину сторону.

«За отца она мне не простит, — с тоской подумала Женька, но все-таки плотно сжала губы, чтобы не крикнуть, не вернуть Лиду. — Разве ж она не дура? Я бы на ее месте давно догадалась обо всем…»

Только пусть уж лучше не догадывается!.. Ефимов! Герой! И вдруг рядом с ним жалкая босоногая Женька, которую каждый год с позором сажают за первую парту… Жалкая девчонка, которая торгует на базаре помидорами и яйцами, и которой ой как еще далеко до того самого Димки…

Внезапно захрипели, заворчали за стеной часы, собираясь бить. Женька вздрогнула от неожиданности. Но часы бить не стали, похрипели, поворчали и остановились совсем. В комнате наступила какая-то тревожная, настороженная тишина словно кто-то ждал чего-то от Женьки. Женька зябко поежилась…

Никто ничего не ждал. Это Женька сама от себя ждала чего-то — шкатулка, оставленная Лидой, стояла прямо перед ней, на тумбочке. Крышка прихлопнулась неплотно — щелка.

Женька протянула руку, отдернула. Снова протянула. Крышка откинулась легко и бесшумно. Зато сосульки, лежащие сверху, тревожно зазвенели, когда Женька вытаскивала из-под них фотографию.

Вот она. Точно такая же, как та, что хранится у Женьки. Только не такая затрепанная. Берегли.

Женька не сразу взглянула на отца, — она долго смотрела поверх его головы на белую каемку по краю фотографии. А потом взглянула.

Он смотрел на нее прямо, в упор.

Женька чуть отодвинула фотографию в сторону, но он все равно не отвел взгляда.

«Я знаю, почему, — подумала Женька. — Когда его снимали, он смотрел в фотоаппарат. И поэтому теперь, куда бы я ни отодвигала фотографию, он все равно будет на меня смотреть».

Он смотрел на Женьку, чуть приподняв брови и чуть улыбаясь. Только сомкнутые губы молчали.

«Эх, ты! — шепотом сказала ему Женька. — Эх, ты! Помер и не узнал, что у тебя родилась я. И не Димка вовсе. А я. Женька».

Затаив дыхание, она бережно положила фотографию в шкатулку под тревожные, снова всполошившиеся сосульки. Ее рука встретила ласковый холодок отцовских часов.

Женька взяла их, приложила к уху. Прислушалась.

Стоят. Мертвые.

Лида, не торопясь, шагала к школе по пыльной низенькой улице. Улицу нельзя было назвать ни широкой, ни узкой, — она была именно низенькой, только кое-где дома в два этажа, остальные — одноэтажные.

Лида нарочно вышла из дома пораньше. Ей не один раз за свою жизнь приходилось переходить в новую школу, даже в середине года, она привыкла к этому и на новом месте осваивалась быстро. Но всегда было очень и очень неприятно входить впервые в класс в тот момент, когда там уже собрались школьники. Так и идешь между рядами парт под любопытными взглядами в полной тишине. Уж лучше прийти первой и сесть незаметно куда-нибудь на последнюю парту…

В первые дни сентября Лиде почему-то всегда вспоминалась весна. Наверно, потому, что по-весеннему празднично в школе: много цветов, распахнуты окна, пахнет свежей краской. И хоть кроны деревьев стали прозрачными и пожелтели, а по утрам, когда идешь в школу, совсем не весенний холодок пощипывает голые ноги, но небо все равно еще голубое, ослепительно голубое — даже странно. Отчего это оно такое осенью?

И на этот раз Лиде вспомнилась весна, хотя накрапывал дождик, а школа встретила ее не цветами и не распахнутыми окнами, а сердитым окриком у дверей:

— Это куда?..

И грозная швабра-пика преградила Лиде дорогу.

— В школу, — растерянно пролепетала Лида, попятившись.

— Знаем! — многозначительно произнесла обладательница швабры-пики, сердитая нянечка в сером халате. — Знаем! Каждый год кто-нибудь пораньше норовит проскочить! Знаем-знаем!

— Я не каждый год! — обиженно воскликнула Лида. — Я новенькая!

Грозный страж у дверей сразу растаял, а пика превратилась в волшебный жезл, который покланялся-покланялся перед Лидой и уступил ей дорогу.

— А, новенькая. Ну, проходи тогда.

Лида на цыпочках прошла через застекленный вестибюль в коридор. Слева — двери, справа — подоконники с деревянными лесенками, на которых ступеньками выстроились цветочные горшки — как и во всех школах.

Дверь с табличкой 7-й «Б» Лида отыскала сразу, тут же, на первом этаже. Дверь не просто заскрипела, когда Лида потянула ее за ручку, а сердито и недовольно крякнула: «Это куда-а?»

— Я новенькая, — шепотом сказала ей Лида, и дверь закрывшись за Лидиной спиной, уже не крякала больше, а тихонько, очень вежливо и виновато пропищала что-то.

Класс как класс — справа три огромных окна, слева — шкаф, вделанный в стенную нишу. Из такого же в точности шкафа в старом Лидином классе выудили на уроке истории Игоря Бутырева, первого подсказчика. На доске — старые царапины. Все, как в старой Лидиной школе. И осваиваться-то не придется!

Лида швырнула портфель на последнюю парту и бухнулась на скамью. Интересно, кто будет ее соседом? Только бы уж не Шлепкина. И только бы уж не Женька! Шлепкину Лида просто не любила, а про Женьку и думать не хотела. Злюка!

Лидин взгляд упал на географическую карту, висящую на стене рядом с доской. На изгибе извилистой ленточки Волги чернел маленький кружок-город, откуда они уехали недавно. Сразу вспомнились старые школьные друзья, и Лида задумалась.

Очнуться ее заставил странный шум за дверью. Где-то в конце коридора раздался оглушительный топот нескольких десятков ног, словно стадо слонов бежало по школьному коридору… Ближе, ближе…

«Ой, — испуганно подумала Лида. — Это они сюда! Сейчас ворвутся!»

Дверь, сердито крякнув, распахнулась, но никто не ворвался, потому что в дверях сразу застряли Шлепкина и еще два каких-то мальчишки. У Шлепкиной вместо бидончика в руке был портфель. Она взмахивала им и пищала:

— Ой-ой! Держите Петрова! Он без очереди!

— Какая там еще очередь! — отозвался маленький и тощий Петров, накрепко прижатый Шлепкиной к дверному косяку. — Сама ты без очереди!

— Не давите!