Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)

– Обед я не трогал, – поспешил успокоить ее отец. – Я ж не изверг, понимаю, что вы вернетесь голодные. И хлеба оставил батон. Жена, когда кушать будем?

Мама вытащила из пакета тощую синелапую курицу, добытую с боем в очереди, и спрятала в морозильник. Затолкала ногой под стол картошку с морковкой. Проделывая все эти манипуляции, она смотрела мужу ровно в переносицу и старалась не моргать.

– Юрочка, – молвила мама ласково, по возможности спокойным голосом, – полежи пока. Я сейчас обед разогрею, вон, картошки купила, отварю ее…

– Лучше пожарить, – клацнул зубами папа.

– Хорошо, пожарю. – Мама взяла мужа под руку и, прикрывая спиной полки, вывела его из кухни. «Там еще сахарница, – лихорадочно думала она, – мед и айвовое варенье. Если, конечно, он все это уже не съел».

– Я полежу на диване, – выпятил губу папа, – скоро футбол будут передавать.

– Конечно-конечно. – Мама заботливо накрыла его пледом. – Ты полежи пока, а я пойду обед разогревать.

Она включила телевизор, настроила пассатижами первый канал, поворошила антенну так, чтобы ноги и головы людей на экране сфокусировались в нужных местах. Провела все манипуляции, не отрывая немигающего взгляда от переносицы мужа.

– Так хорошо?

– Да. – Папа сложил на груди руки. Мама припустила к плите. Времени оставалось катастрофически мало – сложенные на груди руки означали, что минут двадцать папа еще продержится. А далее кухню от штурма не спасет уже ничего.

Как говорится, тем временем.

Тем временем мы с Манькой, закончив занятия в музыкалке, отправились в детский садик – забирать Гаянэ и Сонечку. Манька пошла за Гаянэ, а я заглянула в ясли. Прямо в раздевалке, напротив своего шкафчика с красным грибочком на двери, восседала на горшке Сонечка. В руках она держала пустой стакан с разводами кефира на стенках, под носом у нее воинственно вырисовывались белые усы.

– Сестра сегодня решила дожидаться тебя исключительно здесь и исключительно на горшке, – устало вздохнула нянечка тетя Асмик. Она тяжело поднялась со скамейки и отобрала у Сонечки стакан.

– Ну что, малолетний ирод, добилась своего?

– Дя, – радостно кивнула Сонечка.

Тетя Асмик протерла полой халата кефирные усы сестры, подняла ее с горшка, заправила в трусы кофту, а потом натянула колготки аж под самые подмышки. Сонечка мигом спустила колготки и трусы и по новой проделала все манипуляции.

– Отак! – воинственно выпучилась она.

– Сразу видно кровь Пашо, – хмыкнула нянечка.

– А что такое кровь Пашо? – Я вытащила из шкафа курточку сестры.

– Спроси у отца, кто такой Пашо, он тебе расскажет, – вздохнула тетя Асмик, – столько лет работаю в яслях, но с таким упрямым ребенком встречаюсь впервые.

Я взяла Сонечку на руки и, осторожно нащупывая ногой ступеньки, стала спускаться по лестнице. Сестра смотрела мне в лицо влюбленными васильковыми глазами и периодически целовала в щеку.

– Вот и тииии, – радовалась она.

– Как меня зовут?

– Найна.

– Уже лучше.

– Пяхой садик, – нахмурилась Сонечка.

– Ты опять всех доводила? – прокряхтела я.

– Дя.

– Зачем?

– Нинаю.

Манюня с Гаянэ дожидались нас возле ворот.

– Вот и тииии, – снова обрадовалась Сонечка.

– Да, вот и мы. Ты опять всех доводила? – спросили хором Манюня с Гаянэ.

– Дя.

– Зачем?

– Нинаю.

Чуть ли не с первого дня рождения Сонечка демонстрировала поразительную неуступчивость. Бердский ишак – это про нее. Если нам нужно было, чтобы Сонечка отправилась спать, мы говорили – а сейчас Сонечка будет кушать.

– Ня, – хмурилась Сонечка. – Сонуцка хацю баюбайики!

Если надо было, чтобы Сонечка пошла направо, то вся семья как по команде поворачивала налево. Тогда был хоть какой-то шанс добраться до пункта назначения в полном составе.

Вот и сейчас мы хором заверили Сонечку, что идем гулять.

– Ня, – нахмурилась она, – Сонуцка хацю домой!

– Домой так домой, – обрадовались мы, взялись за руки и, притормаживая пешеходное движение по тротуару, направились домой. По центру шеренги топали Сонечка с Гаянэ, по краям гарцевали мы с Манькой.

Дорогу на перекрестке мы всегда переходили особенно осторожно.

– Слева машина, – предупреждала я. Где-то далеко, на горизонте, виднелся автомобиль. Мы терпеливо ждали, пока он проедет. Можно было уже двигаться.

– Справа грузовик! – орала Манька. Мы тут же притормаживали. Грузовика еще не было, но по остервенелому лязгу, доносившемуся до нас, можно было предположить, что скоро он появится. И действительно, через минуту из-за поворота выкатывался доисторический монстр и, осатанело рассыпаясь на запчасти, проезжал мимо. Итого торчали мы на перекрестке до того момента, пока какой-нибудь сердобольный взрослый не брал нас за шкирку и не переводил на другую сторону.

Сегодня перейти дорогу нам помогла Манина классная руководительница, так удачно оказавшаяся в нашем районе.

– Мария, ты уже сделала математику? – строго спросила она.

– Вот как раз с Наркой сейчас и будем делать, – заверила ее Манька.

– А чего это ты ей соврала? – спросила я, когда учительница попрощалась с нами и пошла дальше.

– А чего она со мной, как с маленькой? – обиженно засопела подруга.

Во дворе дома нас поджидал неприятный сюрприз – возле подъезда в крайне задумчивом выражении лица стояла Каринка. У меня больно закололо в боку. Крайне задумчивое выражение у сестры случалось только тогда, когда она выкидывала что-то из ряда вон выходящее. Мы убавили шаг. Манюня уважительно пригладила боевой чубчик. Я сникла.

– Вот и тииии, – обрадовалась Сонечка.

– Да, это я, – Каринка чмокнула Сонечку в кругленькую щечку, – доводила всех в яслях?

– Дя!

– Молодец!

– Кари-ин, а чего ты натворила? – протянула я.

– Да так, – шмыгнула сестра.

– Художественную школу спалила? – похолодела Манька.

– Да ну вас!

– Окна выбила?

– Нет.

– А чего? – У меня защипало в носу. Смотреть на задумчивую Ка– ринку было тем еще испытанием!

Сестра вздохнула.

– Ну, мы сегодня рисовали кувшин. А я захотела нарисовать самолет. Вот.

– И?

– И нарисовала. А преподаватель поставил мне двойку. А я рассердилась и сказала, что он пиляд.

– Чтооооо?

– А он побежал вызванивать маму.

Это была катастрофа. Вся наша компания горестно сгрудилась возле подъезда. За употребление плохих слов нас немилосердно наказывали. Еще жива была в памяти история, когда за фразу: «Это не заболевание, а настоящий пиляд», – Ба выпорола Маньку шлангом от стиральной машины. А Манька, между прочим, плохим словом ругала скарлатину, из-за которой месяц провалялась в постели. Можно сказать – по делу ругала.