Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)

– В туалет не хочешь?

– Не хочу. А чего это пиу-пиу-пиу? Вы что, совсем ничего не понимаете? Пиу-пиу может делать любое ружье! А «Катюша» делает бабах! – оживилась сестра. – Покажите мне рисунок, и я скажу, какие там ракеты.

Мы с Манькой хотели показать ей карикатуру, но тут в кабинет вошла мама, и мы отпрянули от розетки.

Сестра была сильно наказана. Час назад мама заперла ее в детской и строго-настрого запретила выходить из комнаты.

– Будешь сидеть там до скончания веков. Ясно?

– А в туалет?

– А в туалет под себя ходи! И не забывай при этом думать о своем безобразном поведении!

– Мам, я уже подумала, я виноватая, как настоящий преступник! – вцепилась в дверную ручку Каринка. – Клянусь, я больше не буду.

– Вот и сиди как преступник взаперти, – отрезала мама и закрыла дверь.

По правде говоря, мы с Манькой понимали маму. Потому что ей было за что сердиться на сестру. Через три дня наступал Новый год, и кругом полным ходом шла генеральная уборка. И если в нашей квартире еще можно было хоть как-то ее пережить, то в Манькином доме это было нереально. Ведь Ба, в угаре ритуальной уборки, могла ненароком прикончить подвернувшегося под руку шкодливого ребятенка.

Все наши дети помнили, что в столь тяжелые для взрослых времена нужно вести себя как можно тише. И даже Каринка об этом помнила. Но что-то в сестре изначально было сконструировано не так. Может селезенка, а может еще какой важный орган. Поэтому помнить она помнила, а вот вести себя как нормальный человек не умела.

А ведь все так хорошо начиналось! Прошлую ночь Мань– ка провела у нас, потому что Ба натерла полы, и дома немилосердно воняло мастикой. Зато в нашей квартире ничем не пахло и было очень весело – целый день мы наряжали елку. Получилось очень красиво – елка переливалась множеством мигающих огоньков, а на макушке у нее сияла большая золотая звезда. Она периодически заваливалась то на один, то на другой бок и норовила упасть. Сначала мама ее поправляла, потом ей это надоело, и она убрала звезду, а на ее место повязала большой бант.

И мы весь вечер водили вокруг елки хороводы. Сначала исполнили весь репертуар нашего хора, а потом промычали джазовый альбом Стью Гольдберга, который папа часто слушал по вечерам.

Мы закатывали глаза и старательно выводили рулады, а Каринка аккомпанировала нам на расческе. Мама прикрыла рукой лицо и украдкой вытирала слезы. В самые торжественные моменты нашего исполнения она, не выдержав, срывалась в хохот, и нам приходилось прерывать пение, чтобы мама могла отдышаться.

Гаянэ тихо сидела в уголочке и бросала страстные взгляды на вазочку с очищенным фундуком. Она бы с удовольствием забрала несколько орешков и засунула их себе в нос, но не могла. Буквально на днях мама тщательно проинспектировала ее ушки и вытащила две арбузные косточки. Зимой! Это как глубоко надо было засунуть косточки в сезон арбузов, чтобы они вылезли только в декабре?

– А если бы они проросли? – пугала мама Гаянэ. – У тебя уши бы раздулись, как два воздушных шара!

– Да я поливала их водичкой, – рыдала Гаянэ, – но они никак не прорасталииии!

– Горе мое! Ты же могла заработать себе отит!

Поэтому сейчас Гаянэ ничего, кроме как разглядывать влюбленными очами фундук, сделать не могла. А не будь рядом бдящей мамы, она бы оперативно запихнула по орешку в уши и в ноздри. Гладишь, к следующей осени мы бы тогда получили от сестры неплохой урожай фундука.

После альбома Гольдберга мы принялись распевать песню Красной Шапочки «А-а, в Африке реки вот такой ширины», но тут из спальни вышел разъяренный папа и сказал, что если мы ему не дадим отоспаться после дежурства, то он собственноручно закинет елку вместе с нами в Африку. А мама глянула на часы и сделала круглые глаза:

– Одиннадцатый час! Всем марш спать!!!

Сначала мы дружно чистили зубы, а потом, лежа в кроватях, рассказывали друг другу, что каждая из нас попросила у Деда Мороза. Письма Деду Морозу лежали стопочкой на подоконнике, потому что мама объяснила, что так ему проще будет их забрать. Мы предусмотрительно оставили форточку открытой, чтобы Дедушке Морозу легко было до них дотянуться.

– Я попросила собачью упряжку, – призналась Каринка.

– Какую упряжку?

– Собачью! Как в фильме «Смок и малыш». Буду на ней разъезжать по городу и громко свистеть в свисток, чтобы собаки тормозили у светофоров.

– А я попросила, чтобы меня больше не заставляли играть на скрипке, – вздохнула Манька. – И еще попросила много игрушек и длинное платье. Ну, и по мелочи.

– А чего по мелочи? – навострили мы ушки.

– Не скажу, а то будете смеяться.

– Ну пожалуйста!

– Нет, – уперлась Манька, – пусть лучше Нарка расскажет, чего она попросила.

– Я попросила мир во всем мире, – надулась от гордости я.

– А себе?

– А себе ничего.

– Ну и дура, – фыркнула сестра.

– Сама ты дура! – обиделась я и полезла в драку. Но с Каринкой драться прямо-таки бесполезно. Каринка оглушила меня одной левой и оставила умирать на кровати.

– Ну зачем ты к ней полезла? – зашептала мне на ухо Манька. – Жить тебе, что ли, надоело?

– Наверно, – вздохнула я.

Утром мы первым делом проверили, забрал Дед Мороз письма или нет. Конвертов на подоконнике не было.

– Ура, будет у меня собачья упряжка! – захлопала в ладоши Карин– ка.

– Какая собачья упряжка? – поперхнулся чаем папа.

– Такая. Большие сани и двенадцать собак. Или восемнадцать. Я буду на ней по городу разъезжать.

– Чтобы получить в подарок упряжку, нужно себя хорошо вести. А как ты себя в этом году вела?

– Отвратительно! – запрыгала Каринка вокруг стола. – Но если Дед Мороз подарит мне упряжку, я навсегда стану хорошей девочкой. Клянусь!

– Ты хотя бы один день попробуй вести себя хорошо, – вздохнула мама.

– А вот увидите! Я сегодня буду вести себя очень хорошо, как Мальвина, – обещала сестра.

– Охохо, – покачал головой папа.

Каринка тем временем намазала хлеб маслом, положила сверху кусочек брынзы, потом щедро полила бутерброд медом и откусила большой кусок.

– Никогда больше не делайте себе такие бутерброды, – выплюнула она хлеб на тарелку, – гадость какая-то получается!