Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)

Сразу после завтрака мы собрались погулять во дворе. Мама дала нам денег и попросила купить в магазине пачку поваренной соли. Когда мы, укутанные по самые брови, вышли из подъезда, то первым делом заметили Рубика из сорок восьмой квартиры. Рубик был заклятым врагом моей сестры. Она третировала его пуще остальных мальчиков и сживала со свету что есть мочи. Дело в том, что прошлым летом Рубик внезапно забыл, ЧЬЯ я сестра, и кинул в меня камень. Угодил прямо в переносицу и превратил мой и без того немаленький нос в еще более выдающийся.

– Он об этом горько пожалеет, – поклялась сестра на моем залепленном пластырем профиле. И с тех пор, где бы ни появлялся Рубик, следом из воздуха материализовалась сестра и устраивала ему взбучку. Вот и сейчас, увидев своего заклятого врага, Каринка мигом сделала боевую стойку.

– Девчонки, вы идите в магазин, а мне с ним разобраться надо, – дернула она подбородком в сторону побледневшего Рубика и двинулась вразвалочку к нему.

– Ты же обещала сегодня быть хорошей девочкой, – напомнили мы ей.

– Вот щас разберусь с ним, а дальше буду вести себя как Мальвина, – бросила через плечо Каринка.

– Все, ему не жить, – вздохнула Манька.

Нам очень хотелось понаблюдать за короткой и мучительной Рубиковой смертью, но надо было идти за солью, и мы поплелись в магазин.

Когда минут через двадцать мы вернулись домой, то застали на пороге нашей квартиры небольшую делегацию. Во главе делегации гневно клокотала колченогая тетя Сирун из тринадцатой квартиры. «Сирун» в переводе с армянского означает «красивая». Я не знаю, о чем думали родители тети Сирун, когда называли свою дочку таким именем. Потому что на примере тети Сирун можно было наглядно объяснять школьникам, что такое антоним.

Тетя Сирун была безнадежно, бескомпромиссно некрасива. И даже уродлива. Это была невысокая, очень худая женщина с отчаянно косящим правым глазом, огромным носом, плоским большим лицом и практически безгубым ртом. Ко всему прочему у нее были выпученные глаза, огненно-рыжие, вьющиеся мелким бесом волосы и бакенбарды.

За неимением личной жизни, тетя Сирун вела активную общественную. Вот и сейчас она собрала небольшую, готовую к несанкционированному митингу толпу и привела ее к дверям нашей квартиры.

– Надя, – тянула маму за руку тетя Сирун, – ты посмотри, что наделала твоя дочка, пойдем, полюбуйся.

– Которая из них? – пыталась выиграть время мама.

На самом деле она, конечно же, знала, КОТОРАЯ из ее дочерей способна за столь короткий срок навлечь на себя гнев толпы.

– Кто же еще, как не негодница Каринэ? – сверкнула разнокалиберными очами тетя Сирун. – Это же не девочка, а мировой катаклизм!

Делать было нечего, мама накинула пальто на плечи, и мы пошли смотреть, чего такого ужасного натворила Каринка. Оказалось, за те пятнадцать минут, что нас не было, сестра успела покалечить Рубика, а потом где-то раздобыла сломанный веник и, обмакивая его в лужу с подтаявшим снегом, забрызгала грязью свежепобеленные стены соседнего подъезда аж до третьего этажа. Она бы и до пятого дошла, но на ее топот вышла тетя Сирун и спугнула сестру. Каринка убежала, а тетя Сирун пошла вниз, звоня в каждую квартиру и призывая всех соседей пойти и разобраться с дочерью стоматолога из двадцать восьмой квартиры.

– Мы обязательно побелим стены в подъезде, – успокоила мама взволнованных соседей.

– А если она завтра дом взорвет? – не успокаивалась тетя Сирун. – Вы что, обязательно его отстроите?

Но люди на нее зашикали, что, мол, бог и так наказал Надю такой дочкой, и нечего Сирун нагнетать.

– Пусть только вернется, пусть только вернется, – повторяла мама как заклинание, пока мы шли домой.

Дома оказалось, что мама забыла на плите молоко, и, пока мы любовались художествами сестры, оно убежало и испачкало всю плиту.

– Пусть только вернется! – приговаривала мама, оттирая плиту от пригоревшего молока. – Пусть только вернется!

Мы с Манькой испуганно переглядывались. Ясно было, что Каринке сегодня несдобровать.

И ей таки несдобровало.

– Мам, лучше ты меня сразу накажи, чего до вечера ждать? – заявила сестра с порога, как только, проголодавшись, вернулась домой. Мама втащила ее в квартиру и от души оттаскала за уши.

– Зачем? Ну зачем ты это сделала, варвар малолетний? – приговаривала она.

– Я не знаююююю! – орала Каринка. – Знала бы, сама бы тебе рас– сказалаааааа!

– Сколько можно, ну сколько можно?

– Мам, я тебе сразу говорю, чтобы ты меня за это отдельно не наказывала. Я еще Рубика побила. Кирпичом. И сейчас у него на голове шишка размером с шапку!

– Что?! – задохнулась мама. – Размером со что у Рубика шишка?

– С шапку, – подсказали мы с Манькой.

Мама какое-то время хватала ртом воздух, словно задыхалась. Потом она пошарила за спиной и схватила первое, что попалось ей под руку. А под руку ей попался пластмассовый венчик для взбивания яиц. Сначала она сломала этот венчик о Каринкину спину, а потом поволокла ее в детскую спальню.

– Вот и сиди теперь в комнате безвылазно!

И теперь Каринка, как заправский узник, сидела в детской. Единственным способом общения с внешним миром была неработающая розетка [17]. Которую, кстати, тоже сломала она. Просто поставила эксперимент – что будет, если впрыснуть туда водички из клизмы, а потом засунуть спицу. Что было, что было!!! Страшно рассказывать.

Как только мама вышла из кабинета, мы снова приблизили карикатуру к розетке.

– Отодвиньте ее, а то мне ничего не видно, – командовала Каринка, – направо. Я сказала направо, а не налево, а теперь вверх! Еще чуть-чуть. А, вижу. Да ну, ерунда какая-то, наши ракеты во сто раз мощнее!

– А мы чего говорим? – хмыкнула Манька. – Наши ракеты любого врага взорвут за секунду!

– Это хорошо, что я в свое время сломала розетку, – радовалась Каринка. – Теперь нам можно общаться через нее. А то мне скучно сидеть взаперти.

– Мы можем даже еду передавать, если мама решит тебя голодом морить, – обрадовала ее я, – хлеб там, или сыр. Хочешь покушать?

– Нет, спасибо, пока не хочу, но как только захочу, дам знать.

– А хочешь карандаш и листок бумаги?

– Зачем?

– Ну чтобы книгу писать. Все узники книги пишут, вот и ты напишешь.

– Не надо, передайте мне лучше спицу, я буду слова на стене царапать. Отсчет дней буду вести, стихи писать, – стала перечислять Карин– ка, – глядишь, так и время быстрее пролетит!

Мы с Манькой побежали выдергивать из маминой вязки спицу, но тут с работы на обеденный перерыв вернулся папа. И принес большой батон докторской колбасы, которую выдали в больнице всем врачам. Как премию. И мама с порога опрометчиво рассказала ему о художествах Каринки. А надо было подождать, пока папа поест и успокоится. А так как мама не подождала, то случилось то, что случилась. Папа на голодный желудок моментально вызверился, рванул в грязных ботинках в спальню и метнул батон колбасы в Каринку.