Array Array - Марина

— Не хочу я твой лисапед, — вдруг говорит Васятка и как двинет Кольку в лоб.

Потом они валятся на траву и дерутся. А Семеновна тихонько–тихонько да крапивы набрала — она умеет так, чтоб не было больно, — да по голым ногам Кольку, по ногам. Колька визжит на весь Смык.

«Чистый боров», — думает Семеновна и скорей за березу, потому что на крыльцо выскочила невесть откуда взявшаяся Зинка. Васятка еле ноги успел унести.

— Анчихристы рогатые! Безотцовщина! — заорала Зинка. Потом она схватила голубой велосипед и поволокла его в дом.

Тут на улицу вышла Леночка и очень красивая и душистая тетенька.

— Здравствуй, — вежливо поклонилась ей Семеновна.

— Здравствуй, девочка, — сказала красивая тетенька.

Она подошла к Семеновне и присела рядом с ней на корточки.

— Ну–ка, закрой глазки, — попросила она. — Ух, какие у тебя реснички! Прямо километровые! А ножки, ножки!

Она подняла платье Семеновны повыше.

— Ути–пути–драпа–пути… Ух, какие у нас ножки пряменькие, — ласково говорила тетенька.

«И что это за слова такие? Надо запомнить», — думала Семеновна.

— И волосики… Ах, какие у нас косики–волосики, гусики–татусики. — Она погладила Семеновну по голове, а потом вдруг тревожно спросила: — А вшей нету?

— Были, — улыбаясь, ответила Семеновна, — да бабка их керосином вывела.

Тетенька заулыбалась.

— Чего ж обувку–то не сняла? — спросила Семеновна у Леночки.

Мама не позволила, — капризно ответила Леночка, рассчитывая, что не все еще кончено.

— На дороге стеклом можно порезаться, — категорически сказала Леночкина мама.

— Да ить туфли горазд добрые, — Семеновна заглянула ей в глаза.

— Ничего, у нас еще есть. И тебе можем подарить. Такой куколке да босиком ходить, — сказала тетенька,

— Благодарствую на добром слове. У меня у самой сандалии есть. И лаптей три пары. Дед Клок наплел. И ботинки мама с папкой прислали.

— Пойдем, да? — затеребила Леночка,

— Пошли, — согласилась Семеновна.

— Только далеко не уходите! — крикнула Леночкина мама.

— Не–е–е… — авторитетно заверила Семеновна. — — Пойдем в бабки Захарихи огород, — предложила она.

— Пошли…

Они пролезли в дырку меж палками и оказались в Захарихином огороде.

— Побегаем по травке, — предложила Леночка,

— Нельзя, помнем. Косить худо будет.

Семеновна понеслась по мягкой травянистой стежке к вишневым зарослям. Она ловко скинула с себя свое длинное платье, осталась в одних трусах и тут же повисла на тонком вишневом деревце.

— Обдирай, — крикнула она Леночке.

— А где их помыть? — поинтересовалась Леночка.

— А чего их мыть?

— А вдруг червяк?

— У–ту! Не тот червяк, которого мы едим, а тот червяк, который нас ест.

— Да? — усомнилась Леночка.

— Ага, — уверила Семеновна. Леночка с жадностью ела вишни.

«Как с осени некормленая», — подумала Семеновна. Потом она натрясла Леночке яблок. Принесла на ладошке смородины. При этом все что–то бормотала, бормотала, как бабка Домаша, потчуя гостей.

— Пошли теперь огурцы посмотрим. А то Егорихины куры нам с Захарихой — чистое наказание.

Кур на грядках не было. Но Семеновна на всякий случай покричала:

— Шиш, шиш, анчихристы рогатые!

— Что это? — спросила Леночка, указывая на капуст-. ные грядки.

— Капуста.

— Разве капуста такая? — усомнилась Леночка.

— А какая же? Просто она еще не закочанилась.

— Это та самая капуста? — с расширенными глазами спросила Леночка.

— А как же…

— Нет, это правда капуста?

— А зачем мне врать? — удивилась Семеновна.

— Хочешь, я расскажу тебе один секрет? — прошептала Леночка.

Семеновна не знала, что такое секрет, но согласилась.

— Меня нашли вот в такой капусте, — сказала Ле ночка, обдав Семеновну горячим дыханием.

— Где?

— В Ленинграде, на Васильевском острове.

— Кто тебе это сказал?

— Мама. Семеновна усмехнулась, загнула палец:

— Разогни.

— Честное человечье, — прошептала Леночка.

— Дети в капусте не валяются. Их рожают, — сказала Семеновна тоном превосходства.

— Это тебя, может, рожали, а меня в капусте нашли, — надулась Леночка.

— Как же! — Семеновна даже засмеялась. — Уж что родили, так я это точно знаю. Только, может, тебя кто родил и в капусту кинул, а твоя мама тебя подобрала? Только она тогда тебе не мама, — Семеновна уселась прямо на грядку и продолжала философствовать вслух: — Моя бабка меня б в капусте не подобрала. Это уж точно. Ей со мной чистое наказание. Меня точно родили. Куда им от меня деться? А если б она меня в капусте нашла, то она б меня скорей в Колбасихину капусту перекинула, от греха подальше. У Колбасихи–то peбят нет, ей никак не родить, — грустно посетовала Семеновна.

Леночка стояла и ковыряла грядку красной туфелькой. Она о чем–то думала.

— Семеновна, а у тебя куклы есть? — наконец спросила она.

— Была одна, да сгорела. Баловство все это. Зачем мне кукла? У меня и так делов много.

— Как сгорела? — с блаженным любопытством спросила Леночка.

— А так. Уснули мы с ней, а коптилка горела. Бабка ушла Лимонку смотреть, она тогда как раз телилась. А у меня лента загорелась. Пока бабка–то меня тушила, кукла и сгорела.

— А у меня есть вот такая кукла, — развела руками Леночка. — И букварь, чтоб читать учиться. Хочешь, покажу?

— Хочу, — прошептала Семеновна, и сердце ее забилось часто–часто. Она представила, какая это должна быть красивая кукла. А букварь? Уж сколько Семеновна мечтает о букваре, но только бабка Домаша говорит, что рано и ни к чему.

— И еще у меня книжка есть: «Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом наперед».

Такие удивительные слова привели Семеновну в восторг. Она таких стихов не знала. Правда, Петька учил с ней наизусть стихи, но они были совсем не такие. Был такой Пушкин. Он писал стихи про «петратворенье» — «Люблю тебя, петратворенье…» И еще он писал: «Сижу за решеткой в темнице сырой…» Петька очень любит этот стих. Он очень часто его рассказывает.

— Я таких стихов не знаю. Я все только Пушкина да Пушкина, — пожаловалась Семеновна.

— Ну, так пойдем? — предложила Леночка.

— Пойдем.

Они пошли назад по мягкой стеге.

— Идем, — позвала Леночка, входя на крыльцо Зинки–завмага.

— Не–е–е… Я лучше тут обожду… — ответила Семеновна и присела на всякий случай поближе к поленнице.

Леночка долго не шла. Семеновна даже поскучала немножко, а потом не выдержала и запела:

Ой, Семеновну пою от скуки я,

Пою и думаю: какая жизнь моя…

Пою и думаю: какая жизнь моя,

Каку несчастную родила мать меня.

Наконец вышла Леночка.

Ты гадкая девчонка, — оказала она Семеновне и топнула ногой.

— Почему? — удивилась Семеновна.

— И не стыдно глупости всякие говорить, будто меня родили? И не родили вовсе, а в капусте нашли, в капусте. Мне мама сказала. И еще она сказала, чтоб я больше с тобой не играла. Вот. И я больше с тобой не играю. И даже Первого мая не помирюсь. И никогда, никогда.!