Array Array - Марина

Меня привлекла умница, актриса, но я ее не люблю. Мне хочется привести ее в порядок, причесать, приодеть, превратить в нечто «приличное». Да я же холодею от ее вида при каждой нашей встрече, да я же готов убежать, когда вижу ее, после своих о ней мыслей и мечтаний, где она гладенькая и хорошенькая. А реальность ошеломляет меня. Ее жирафье платье, высокие каблуки, которые делают ее похожей на новорожденного жеребенка, у которого еще расползаются ноги… Вспомнить только, как я трусил пригласить ее на свой день рождения, трусил показать приятелям, мечтал даже, чтобы она отказалась.

А она не отказалась, наоборот, обрадовалась. И надела это ужасное платье. Ну и посмотрели же на меня жены друзей! А она и не заметила этих взглядов, была на удивление любезна со всеми, подносила спичку тем, кто хочет закурить, даже мужчинам, очень смешно рассказывала анекдоты и самым ужасным образом кокетничала со всеми подряд. Я не знал, куда деваться. Зачем–то довел до сведения друзей, что она учится на актрису, чтобы хоть как–то оправдать ее. Услышав слово «актриса», она тут же рассказала, как однажды снималась в кино и как ей дали текст «А невеста красивая», но потом этот текст вырезали, и как какой–то Грищенко не хотел ставить ей на приемном экзамене в институт даже тройку и называл ее вульгарной уличной девицей без признаков интеллекта на лице.

Жены приятелей были шокированы, сами же приятели… но об их мыслях я узнал позже.

Потом, танцуя со мной после своего монолога, она, наивно вытаращив глаза, спросила:

— А ведь я хорошо себя веду, а? Не выделяюсь? Я очень стараюсь быть как все… А они у вас такие милые… Как вы думаете, я им понравилась?

По дороге домой она спросила:

— Но все же было нормально? Они не подумают, что я какая–то не такая?

— Все было нормально. И вы им очень понравились, — ответил я.

Мы подошли к ее парадной. Там, как всегда, была выкручена лампочка на первом этаже. И я повел ее до квартиры. Сейчас или никогда, сказал я себе. Вот досчитаю до трех… Когда я досчитал до трех, мы оказались на ярко освещенной площадке. Но, давши слово… Я сделал к ней шаг. Дальнейшие мои намерения она угадала по лицу, так же как я угадал ее мысли по ее лицу. А лицо ее… Пусть это выражение было на нем какую–то секунду, но мне хватило этого, чтоб запомнить его навсегда. Она как–то ощерилась, страшась и нападая, ненавидя, брезгуя, умоляя. Я отступил. Лицо ее сразу же стало сочувствующим, извиняющимся.

— Ну ладно, вы пришли… — сказал я.

— А завтра мы увидимся? — спросила она.

Она никогда не спрашивала, увидимся ли мы, никогда не звала.

— Не знаю, — ответил я.

Мне не нужна была ее жалость. Ей все равно: что Хромов, что Стасик, что я.

— Не сердитесь, — сказала она, — но со мной что–то не так. Помните, мы на биологии проходили условные рефлексы? Ну, там еще возникает какой–то мостик между чем–то и чем–то. И у меня тоже… Эта лестница… И все это на лестнице… А потом почему–то больница, предательство, гадость. Я… не могу, — она дотронулась до моей руки, но я выдернул руку. — Я… Напрасно вы от меня чего–то хотите… Я знаю себя, знаю, сколько лет мне еще помнить.

И тут я сорвался самым мерзким образом.

— Кого помнить?! — заорал я. — Кого помнить? Никогда не думал, что вы такая безмозглая квочка. Вас оскорбляют, над вами смеются, вас бросили подыхать, а вы…

— Вы знаете, Кузьмин, — спокойно прервала она меня, — есть такое словечко «любовь». И для меня, в отличие от вас, это не звук пустой… Я буду ждать, слышите? Он вернется ко мне. Вот. Он поймет. Его запутали. А то, что он говорит, то, что он смеется… Это значит, что он не такая равнодушная орясина, как вы… Вот. И не путайтесь под ногами. Я умею быть одна, я не кинусь к вам только потому, что он меня бросил. Я не кинусь ни к кому. Я буду одна, понятно? Вот.

Я слышал, как наверху хлопнула дверь. И только тут до меня дошло, что это конец. И что действительно существует, наверное, эта самая любовь, потому что я не хочу верить, что это конец, как и она не хочет верит что конец, и я все равно буду ждать, как ждет она, и это не глупость, это — любовь.

Но я злился. Как же я злился и как же не хотел знать истинной причины своей злости. Я додумался даже до того, что она меня соблазняет, что она меня ловила, что я попался как последний простачок. А дело–то было в том, что до сих пор я считал, будто стоит мне только решиться, как она тут же разбежится и кинется мне на шею. Ан нет. Она не только не разбежалась и не кинулась, она была искренне напугана и смущена, а уж этого наиграть было нельзя. Оказывается, дело было не во мне.

В ту бессонную ночь я решил, что больше к ней не приду. Никогда.

На следующий день мне звонили приятели. Несвойственная в нашей компании привычка — обсуждать предыдущую вечеринку. Все говорили о ней. Говорили разные люди, но это сходило за монолог, потому что смысл высказываний был один.

— Вначале я за голову схватился: кого ты привел, но потом… Не мог от тебя ожидать, что ты найдешь такую…

— Она такая молодая, и я понял, что мы все уже старые…

— У нее удивительное лицо.

— Она станет большой актрисой, вот увидишь!

— Почему ты скрывал ее от нас?

Каждый разговор был тычком в зубы — вот она какая, а ты ей не нужен.

Ну что ж, жизнь есть жизнь. Не все людям удается. Все равно я к ней больше не пойду. Я прожил без нее день, еще день и еще..

А еще на следующий день в мой кабинет вошел Хромов и как–то странно сказал:

— Тебя к телефону, возьми трубку, — и внимательно посмотрел на меня.

Я взял трубку. Это была она.

— Ну куда вы исчезли?

— У меня много работы, — хамским тоном ответил я.

— Вам неприятно, что я позвонила?

— Ваши девочки начали поговаривать, что и я вас бросил? Вам это не нравится?

— Ну при чем же… Какой вы жестокий… А у нас экзамен. Я хотела вас пригласить… Правда, только через неделю, но…

— Вряд ли смогу, — я положил трубку.

Хромов стоял в дверях моего кабинета и смотрел на меня. Впервые прямо смотрел мне в глаза. И этот его взгляд мне не понравился. Во–первых, из его взгляда следовало, что он знает, с кем я разговаривал, а во–вторых… Этот панибратский взгляд говорил: ага, и ты ее бросаешь, конечно, как же можно иметь дело с такой… Я вон терпел–терпел да и бежал… И ты убегаешь. Но мы свои люди. Нам что, мы же мужики…

— Что ты тут стоишь? — спросил я.

— Я хотел спросить…

Он не придумал, чего же он хотел. Да и не особенно пытался. Решил, что мы с ним одного поля ягоды.

Опять зазвонил телефон. Был уже обеденный перерыв, в лаборатории были только мы двое.

— Хочешь, скажу, что тебя нет? Я знаю ее голос, — предложил он.

Но я сам взял трубку. Звонил главный технолог. Я ответил на его вопросы. Положил трубку. Взглянул на Хромова.