Станислав Востоков - Дзын

Однако никакого племянника на кровати не было. Она вообще была аккуратно заправлена. А возле подушки, поставленной треугольничком, лежала записка.

"Тетя Василиса, — прочитала Василиса Липовна. — Я решил уехать ненадолго в Киото. Чтобы понять смысл жизни. А когда приеду, то и тебе расскажу. Только ты, это, не плачь. Твой родной племянник Крыжовников Константин".

Василиса Липовна прижала записку к сердцу и заплакала.

— От прокуратуры сбежал! — уверенно сказала Матвеевна — В работе, небось, какую халатность допустил, и ходу. Мой племяш, когда от армии текал, тоже говорил, что на Север едет.

Однако Костя Крыжовников держал путь не на Север, а на Восток, потому что монастырь Киото находился именно там.

Прибыв в японскую столицу Токио, Костя спросил одного из местных жителей:

— А где у вас здесь берут в монахи?

— Это вам нужно в монастырь религиозной школы дзэн, — объяснил местный житель. — Только там нельзя мяса есть и ругаться.

Костя вспомнил, как мастер Златорукий кидает испорченную деталь в ящик с браком и как она издает звук: "Дзын!"

— Подходит, — сказал Крыжовников и направился в монастырь.

Костю сразу приняли в монахи, только побрили наголо, одели в специальную одежду, похожую на большой платок, и поручили мастеру Дхар Ма.

Однако мастер Дхар Ма был непохож на мастера Златорукого. Он не плевал в пол, а учил Костю смыслу жизни.

Три года провел Костя в монастыре. Мастер Дхар Ма научил его сохранять спокойствие в самых трудных ситуациях, видеть душу людей как на ладони и уметь сидеть на снегу, при этом не чувствуя холода. Лежать на иголках, между прочим, Дхар Ма Костю тоже научил.

В конце концов Дхар Ма позвал к себе Костю и сказал:

— Вижу я, ты овладел всем искусством киотских монахов. Умеешь сохранять спокойствие и сидеть на снегу, не чувствуя холода.

— Я, мастер, даже спать на иголках научился, — дополнил Костя.

— И спать тоже, — согласился тот. — Теперь ты должен отправиться назад на родину и нести там свет учения Дзэн.

Костя вспомнил, как бракованная деталь падает из рук Златорукого в ящик, и тоска по родине сжала его сердце.

Но он произнес про себя особый дзэнский звук "Авалокитешвара" и тут же обрел спокойствие.

— Я очень хочу помочь родине, — согласился Костя и на следующий день вылетел из Токио самолетом Аэрофлота.

В селе Чушки Костю ждали никак не раньше чем через десять лет. Односельчане были уверены, что он скрывается в сибирской тайге от милиции и ждет, пока его дело не прекратят за давностью срока. Когда перед проплаканными глазами осиротевшей Василисы Липовны однорукий почтальон Кадыков предоставил телеграмму от племянника, она заревела белугой и повисла на единственной руке Кадыкова. Отчего она рыдала, от горя или от радости, Василиса Липовна и сама не разбирала. Рыдала и все тут!

Костю встречали, как солдата с фронта. Кроме, Бушлата и Василисы Липовны, которая тревожно мяла в руках кухонное узорное полотенце, пришли Матвеевна, мастер Златорукий и старик-бурят Айгай. Подошел однорукий Кадыков. И, между прочим, участковый, Семашко.

Он собирался выслушать объяснения Кости, а если ему они не понравятся, взять Крыжовникова под стражу. Чтобы знал, как от прокуратуры бегать. Ведь эдак все начнут в Киото от милиции прятаться, и никаких наказаний никому не будет! Одни преступления останутся.

Вот, наконец, к дому с надписью "Чушкинский сельсовет" подъехал трактор Липыча "Кировец", и из него вышел лысый человек обернутый в оранжевый платок. Интересно, что человек этот был к тому же босой.

Костю Крыжовникова, может, и не узнали бы, если б Василиса Липовна не увидела на голом плече приехавшего человека родинку, которую помнила не меньше тридцати двух лет. Две одинаковые родинки в одном том же месте у двух разных людей исключались.

— Царица небесная, — сказала Матвеевна, — от нас уехал слесарь шестого разряда, а приехал неизвестно кто!

— Как неизвестно? — ответил Костя Крыжовников. — Известно — последователь религиозной школы Дзэн.

— Мама! — сказала Василиса Липовна и уронила полотенце в чушкинскую придорожную грязь.

— Вот тебе и "мама"! — произнес Липыч, завел свой трактор "Кировец" и повез молоко на комбинат.

Милиционер Семашко был, в общем-то, человек добрый и сажал людей редко.

О нем говорили так: "Если уж Семашка посадил, то непременно за дело". А Семашко сажал только за одно дело. За уголовное.

И вот теперь ему предстояло решить нелегкий вопрос, уголовное ли дело Кости Крыжовникова или обычное? За которое можно не сажать, а просто взыскать штраф. Или лучше вынести строгий выговор.

Чушкинскому участковому Костик Крыжовников всегда был по душе. Семашко, которому было под пятьдесят, вспомнил, как катал его пацаном в трехколесном милицейском мотоцикле, а Костик сидел в коляске и говорил: "Тр-р-р!".

— Да и Липовну жалко, — думал Семашка. — Тетка все-таки.

А тетка, Липовна, стояла возле племянника и не знала, что с ним делать. То ли обнимать, то ли и впрямь вести в участок, чтобы знал, как от нее убегать.

Нечеловеческая борьба кипела в большом сердце Василисы Липовны. Наконец материнские чувства взяли верх. Со вздохом: "Кость!" Липовна наступила на узорчатое полотенце и повисла на шее племянника.

— Ну, теть! — сказал смущенно Крыжовников, чувствуя, как мокнет его одеяние от слез Василисы Липовны.

Теперь все видели, что приехал все-таки Костя Крыжовников, хотя и киотский монах.

Почтальон Кадыков дружески похлопал Костика по участку спины, свободному от объятий Василисы. Мастер Златорукий плюнул в землю, пожал своему напарнику руку и сказал:

— Молодец Константин! Как у них там с тракторами?

И плюнул еще, да так точно, что попал в первый плевок.

Даже соседка Матвеевна, решила, что приезжий, конечно, Костик, хотя он и того…

— Жалко парня, — подумала она. Но сказала, однако, другое.

— Смотри, — сказала Матвеевна. — Уехал-то пацан пацаном, а приехал-то…!

Все посмотрели на Матвеевну, чтоб узнать, кто же все-таки приехал?

— Мужик приехал! — ухнула крыжовниковская соседка.

Хотя все видели, что вернулся-то Крыжовников, участковый Семашко в этом убежден совсем не был. Своим глазам он никогда не верил. Он верил только одному — документам.

Поэтому он шагнул вперед и окончательно утопил узорчатое полотенце Василисы Липовны в чушкинской размытой дороге.

Стараясь не замечать известной ему родинки на плече Костика, он приставил ладонь к виску, как будто к чему-то прислушивался и произнес:

— Ваши документы, гражданин!

Никто с самого детства не называл Крыжовникова "гражданином".