Станислав Востоков - Дзын

В Чушках его звали Константином, Костюшкой, Костяникой. А человека, который теперь стоял перед ним, приставив ладонь к виску и словно бы к чему-то прислушивался, он называл дядей Василем.

Только теперь, конечно, перед ним был никакой не дядя Василь, а участковый Семашко, человек из органов.

Костя хотел обомлеть, но тут про себя произнес киотское слово "Авалокитешвара" и восстановил душевной спокойствие.

— Это что же такое, — подумала Василиса Липовна. — Не успел племянник вернуться, его опять из дома забирают?

— Это что же такое? — удивился почтальон Кадыков и взмахнул одной имеющейся рукой. — Не успел человек вернуться, его опять забирают?

Но участковый Семашко продолжал стоять перед якобы неизвестным ему гражданином Крыжовниковым и вслушиваться в звуки, собирающиеся над селом. Вдали, вроде бы, гремели коровьи колокольчики.

— Не стадо ли гонят? — подумал участковый Семашко.

Но это было не стадо. С комбината возвращался, громыхая пустыми бидонами, "Кировец".

— Ты чего Василь? — сурово произнесла Матвеевна. — Какой он тебе "гражданин"? Вон родинка, вон тетка обнимает. Чего еще?

— Когда я на службе, для меня все граждане, — сурово ответил Семашко.

— И я? — удивилась Матвеевна.

— И ты, — подтвердил участковый села Чушки.

— Чтоб тебе леший бороду выдрал, — пожелала Матвеевна. А Семашко ей ничего не ответил, потому что был он Матвеевне родным братом. А бороды-то, между прочим, у Семашко не было.

Вслушиваться в голоса, стуки и бряцанье над Чушками участковый не перестал. Хотя звон пустых бидонов о борта "Кировца" уже и так было хорошо слышен. Трактор подъехал к сельсовету, качаясь на ухабах, словно пароход на волнах. Двигатель в машине устало вздохнул и заглох.

В окно высунулось лицо Липыча. Оно интересовалось, признали ли его племянника или уже ему дело шьют? Вскоре лицо в тракторном окне сильно удивилось: хотя племянника, вроде бы признали, ему все же шили дело. При этом участковый Семашко, хотя и шил дело, на портного похож совсем не был. Он был похож на Илью Муромца с картины художника-передвижника Васнецова. Как сказочный богатырь, тяжело он держал руку у козырька, пристально вглядываясь в Крыжовникова. Его взгляд словно проникал в Костину честную душу, интересуясь, есть ли у этой души документики или нет? Может, это и не Костина душа вовсе? А душа иностранного шпиона, временно вселившаяся в тело чушкинского слесаря?

Костина душа заметалась, пытаясь скрыться от взгляда Семашко. Она-то прекрасно знала, что документиков у нее нет. Первое, что сделал монах Крыжовников, ступив на родную землю, — уничтожил свой паспорт. Утопил его в мусоре одной из аэропортовских урн. Киотский мастер Дхар Ма всегда учил Костю: "Все люди — дети одного бога и потому — братья". А разве будет брат требовать паспорт у брата?

Между тем духовный брат Семашко настойчиво требовал у брата Крыжовникова паспорт.

Но Костя, как мы знаем, умел владеть собой. Он произнес киотское слово "Авалокитешвара", и душа его тотчас успокоилась. А взгляд участкового запутался в глубинах Костиного огромного сознания и был вынужден вынырнуть наружу. Сознание Крыжовникова почувствовало неуверенность Семашкиной души. Перед ним во весь рост встала такая картина: они с мастером Дхар Ма сидят голышом на снегу, а Дхар Ма-то и говорит: "Неси, Костя наше учение заблудшим и отчаявшимся. Покажи им дорогу, в конце которой бьет родник истины".

Первым к роднику истины Крыжовников решил привести милиционера Семашко.

— Дядь Василь, ты в бога-то веришь?

Как держал руку у виска участковый Семашко, так и продолжал держать. Хотя она уже порядком затекла, да и в виске стучало порядочно. Мозги за виском пульсировали и, время от времени, стукались о него с другой стороны. Соображали — верит Семашко в бога или не очень? Еще лет десять назад Семашко ни в какого бога не верил. Ни в нашего, ни тем более в заграничного.

Какой такой бог? Если бы он был, то его бы на небе наши космонавты увидели. Однако они много раз в космос летали и никого там кроме американцев с корабля "Аполлон" не встретили. Хотя, если покумекать, Аполлон — тоже бог.

Все эти мысли сплелись в голове под милицейской фуражкой в тугой серый узел. Разум Семашко помутился. Глазные яблоки налились кровью и стали похожи на спелые яблоки сорта "Уэльс". Рука вцепилась в козырек, потому что сил держаться у козырька в ней уже не было.

— Какой бог? — заголосила вдруг Матвеевна и ткнула в брата пальцем, словно красноармеец с плаката "Ты записался добровольцем?". — Он в церкву сроду не ходил. Ни одной свечки ни родительнице, ни родителю, царствие им небесное, не поставил. Все Матвеевна должна, а Матвеевичу — до лампочки!

Василиса Липовна согласно кивала. Она-то в церкву хаживала регулярно. Один из углов большой комнаты в доме — весь в иконах. Особо в тех, что с Богородицей. Липыч поддерживал Матвеевну из окна. Он хоть на службы и не ходил, в бога верил сильно. И представлял его себе очень подробно. Таким — с бородой, усами, крепким стариком. И круг вокруг всей головы.

Липыч пощупал крестик на груди, на месте ли? Крестик, слава тебе Господи, был на месте.

Почтальон же в боге сомневался. А Златорукому это было до лампочки, хоть и был он мастер.

— Главное, чтоб заработанную плату давали, — подумал он и плюнул в землю.

Однако не знали чушкинцы, что готовит им именитый слесарь Крыжовников.

— А ведь бога-то нет! — вдруг уверенно провозгласил он.

— Царица небесная! — сказала Матвеевна и так поглядела на Костю, словно видела его самый первый раз в жизни.

Златорукий плюнул на землю и не попал в первый плевок.

Трактор Липыча ухнул и на всей скорости поехал задом-наперед в сторону комбината. Однако, чего ему там делать, было неясно, ведь молоко-то чушкинское Липыч уже сдал.

Тем не менее, исчезновения большого трактора никто не заметил.

В тугом сером узле под фуражкой забрезжил свет и даже сложился над головой Семашко в некое подобие милицейского нимба. Рука участкового окрепла. Она так твердо упиралась в козырек, что на нее теперь можно было вешать булаву, подобно той, что украшает руку богатыря Ильи Муромца.

— Ага! — подумал участковый. — Нет-таки Бога!

— Как так нет? — тихо спросила Костю Василиса Липовна. — А кто ж землю-то сотворил? А?

Однорукий почтальон Кадыков значительно посмотрел в сизую тучку, зависшую над сельсоветом.

— Большой взрыв! — сказал он. — Взрыв неимоверной мощи все создал. Сначала ничего не было, а потом ба-а-х! И все стало.

— Какой такой "бах"? — не понимала Василиса Липовна. Она не представляла себе, как взрывом можно что-то создать. — А Бог-то где?