Станислав Востоков - Дзын

Горячее сердце Бушлата заработало в военном ритме. Кровь ударила в виски барабанной дробью.

Кошачий запах стал сильнее. Пес открыл левый глаз и увидел неподалеку сразу две Луны.

— Что за бред? — подумал он. Закрыл левый глаз и открыл правый. Этот глаз видел то же самое.

Между двух Лун дернулся розовый нос. Кошка старика Айгая уловила неприятный запах псины. Понимая, что этот запах ни к чему хорошему привести не может, она мягко оттолкнулась лапами и черной ночной птицей взлетела на забор. Бушлат взорвался, как небольшая мохнатая бомба, и его возмущенные вопли осколками разлетелись по всей деревне. Тут в каждом дворе словно бы стало взрываться по ручной гранате. Псы просыпались, начинали греметь цепями и брехать в темноту.

— Наших бьют! — кричали они.

Из под дома Матвеевны короткими очередями била дворняжка Рыжая. Она была похожа на автоматчика, который стрелял из окопа.

В доме Матвеены зажегся свет, и соседка вышла на крыльцо. В ночной рубашке она напоминала дзэнского монаха. В руке ее виднелся кожаный сапог с молнией.

— А ну уймись! — крикнула Матвеевна и запустила сапогом в то место, откуда из-под дома бил автоматчик. Блистая в лунном свете молнией, этот предмет одежды, как бумеранг, пролетел по кривой и вспахал землю прямо перед носом Рыжей. Тотчас все заглохло. Не только участок Матвеевны, все Чушки снова погрузились в сонную вязкую тишину. Будто бы запущенный сапог накрыл собой сразу всю деревню.

Только Костя не проявил к ночному шуму никакого внимания. Потому что его просто в этот момент не было в деревне Чушки. Еще час назад он вышел из тела и отправился в своем астральном облике к мастеру Дхар Ма.

Однако, беседуя с мастером о том, какими лучами лучше обрабатывать деревню, он услышал отдаленный собачий лай. И очень тому удивился. Потому что собак в Киото сроду не было.

Утром Крыжовников поел спелых теткиных блинов и отправился к участковому Семашко за паспортом.

Хотя над всею страной стоял уже поздний октябрь, в деревне словно бы еще не кончился сентябрь. Сельский сад был утыкан желтыми листьями и зелеными яблоками.

— Как-то неправильно все в этом мире, — думал Костя. — Яблоки-то должны быть желтыми, а листья — зелеными. У нас же все наоборот.

С ветки яблони сорвалась большая серая ворона и с карканьем улетела в сторону Москвы. Она будто бы хотела донести президенту Костины слова о том, что все у нас не так. Бушлат бросился за вороной, но вскоре понял, что ему ее ни за что не догнать. На всякий случай пес пометил яблоню, с которой слетела ворона, и побежал за хозяином к участку.

— В следующий раз поймаю, — решил он.

С одной стороны в избу поднимались школьники, которые шли в сельский музей, поглядеть, как их деды разобрались с Наполеоном. С другой — в дом поднялся странный человек в оранжевом платке.

Костя толкнул ручку, за которую, наверное, когда-то держался русский генерал Барклай-де-Толли.

— Можно?

— Давай, — согласился участковый Семашко.

Он по-прежнему сидел под портретом Кутузова, будто бы, не уходил с этого места со вчерашнего дня.

— Паспорт оформлять будем? — поинтересовался участковый дядя Василь.

— Ну, — скромно кивнул Костя.

— Та-ак, — сказал дядя Василь таким голосом, что Костя сразу понял, что, хоть дядя Василь и есть дядя Василь, а все же — участковый.

Перед Семашко вновь легла седая от пыли папка, похожая на большой глазурованный тульский пряник. Только цвет у этой папки был другой — бурый. В ней содержались сведения о всех, кто проживал на территории участка участкового Семашко. Там даже была бумага, на которой значилось, сколько лет деду Айгаю, и что по национальности он — бурят. Только фотографии на этой бумаге не было, потому что Айгай боялся фотографироваться. Он считал, что если тебя снимут на карточку, то из твоего тела исчезнет душа.

Семашко достал новый бланк и замер над ним с ручкой. Надо сказать, хоть бланк-то был новый, а все ж таки желтоват. Видимо, в Чушках давно не выдавали новых паспортов.

Проговаривая про себя слова, участковый принялся заполнять бланк ровным милицейским почерком.

— Крыжовников Константин Викторович?

— А то не знаете…

— Год рождения? — Семашко занес ручку над новой строкой.

— Вам только это воплощение? Или вообще? — спросил Крыжовников.

— Как это? — ручка в руках дяди Василя изогнулась и стала напоминать знак вопроса.

— Я на земле жил пятьдесят раз, причем тридцать из них — в Индии, а двадцать пять — в Корее.

Ручка в кулаке Семашко вздрогнула и превратилась в совершенно прямой восклицательный знак.

Единственный глаз изображенного на портрете Кутузова открылся донельзя. Огромный коричневый зрачок ошеломлено смотрел на Костино лицо, которое появлялось в этом мире пятьдесят раз, причем двадцать пять — в Корее.

Мысли Семашко снова начали двигаться в направлении образования мощного узла.

— Дак у тебя ж загранпаспорта нет, — осенило Семашку. — Ты без загранпаспорта что ль воплощался?

— Наверное, — засомневался Костя.

— Вот как у них там милиция работает, — осуждающе покачал ручкой дядя Василь. — Так работает, что ни фига не работает.

— Ну с этим-то ладно. Пол?

— Что?

— Пол, какой? — поинтересовался Семашко.

— Вообще-то я в Индии три раза был женщиной. Но сейчас-то уж — мужской.

Участковый хмыкнул и написал в графе "пол": "мужской".

— Годов сколько?

Костя уже открыл рот, когда дядя Василь добавил вопросу определенности.

— Из этого явления.

— Из этого — тридцать пять. А вообще, тыщ за сорок.

— Так, "дом" — улица Широкая 1. Верно?

— Верно, — согласился Костя.

— Сегодня же отправлю в РУВД. Может, к рождеству паспорт и получишь. Работать-то куда думаешь?

— Работать думаю я слесарем, — поразмышляв, ответил Крыжовников.

— Давай, — согласился дядя Василь, — селу слесари нужны. — У тебя ведь и разряд шестой.

Костя сложил по-дзэнски руки бутоном и поклонился участковому.

Когда он вышел, Семашко постучал ногтями по столу, так что вышла мелодия: "Пусть всегда будет солнце…".

— Интересно, — подумал Семашко, а мне ж тогда сколько лет?

Однако он точно знал, что лет ему пятьдесят и что воплощался он всего один раз. В селе Чушки.

А в этот момент с крыльца участка ступил на землю Крыжовников, который жил пятьдесят раз. К нему тут же кинулся радостный Бушлат, который, видимо, все время, пока Костя был в участке, пытался медитировать.

Тут с другой стороны избы хлопнула дверь и на улицу вышли школьники, которые теперь знали, как их деды боролись с французами.

К обеду у мастера Златорукого был припасен большой бутерброд с сыром. Именно его мы бы с вами увидели, если бы заглянули в 12.30 в мысли Златорукого. Мастер, спрятав глаза за специальными защитными очками в кожухе, умело обтачивал на станке вал от трактора "Кировец". Его голова была наполовину погружена в старую шапку, которую принято назвать "ушанкой". Ее "уши" плотно облегали уши самого мастера и не пускали в них громкие воющие звуки обтачиваемой детали. Меж тем тишины в голове Златорукого не было. Ее затмевали довольно громкие размышления о прелести сыра. Особую приятность размышлениям Златорукого придавало то, что в целлофановом пакете под бутербродом с сыром помещались завернутые в газету "Труд" два огурца летнего посола.