Сара Пеннипакер - Дорога домой [litres]

Он услышал крик и обернулся. Дочь. Она была в воде, у него за спиной, пыталась удержать голову над поверхностью, её быстро несло вперёд. Когда она поравнялась с ним, он рывком бросился к ней, вцепился в плечо, и река потянула их двоих ещё сильнее. Он крепче сжал зубы, для надёжности, и лиска взвизгнула. Он попытался перехватить поудобнее, и тут она вывернулась из отцовской пасти и её опять понесло течением. Пакс ринулся, щёлкнул зубами, но поймал одну лишь воду.

Дочь закружило, глаза её закатились от ужаса, белки́ сверкнули, и она скрылась под водой. Ещё через мгновение Пакс услышал её вскрик и на краю несущейся воды мелькнуло что-то рыжее. И всё.

Задыхаясь, он отдался течению. И, уже падая, успел увидеть, всего на один миг, как река, уступ за уступом, обрушивается вниз, вниз – в пропасть.

И он обрушился вместе с ней.

В бурлящей воде он больно ударился об уступ. Попытался найти точку опоры, нашёл, потерял, сумел упереться всеми четырьмя лапами в другой уступ, вцепился когтями в камень и стал высматривать дочь. Он искал её взглядом, но не находил, а потом стена воды ударила сбоку, и хлынула в пасть, и расплющила лёгкие. Лис проглотил реку.

А река проглотила лиса.

Следующие два часа они шли в молчании. От быстрой ходьбы коробка с отцовским прахом сильнее стучала по спине. Дом уже близко, думал Питер, – ни о чём другом он сейчас не позволял себе думать. К завтрашнему утру он доберётся, это точно.

Наконец они дошли до караульного поста. Джейд и Сэмюэл отперли будку и вошли внутрь – сгружать снаряжение. Питер остался снаружи. В прошлом году, когда он здесь проходил, его сурово окликнул часовой. Но когда Питер объяснил, что идёт искать своего питомца, солдат сразу отбросил суровость, стал рассказывать про своего пса, достал фотокарточку с истёртыми уголками. Лицо у него преобразилось – это был уже не солдат, а мальчик, который беспокоится о любимой собаке. И он пропустил Питера и пожелал ему найти Пакса…

Питер вздрогнул: оказывается, Джейд с Сэмюэлом уже заперли будку и стояли рядом с ним.

Джейд держала в руках всё, что осталось от их провианта. Мешочек кукурузной муки, три пачки галет, полпакетика сушёных яблок, маленькая банка тушёнки.

– Нам это не понадобится, – сказала Джейд. – А тебе – да.

Питер принял дары с благодарным кивком. Он вообще не подумал о еде, но теперь вспомнил, как отец перед их отъездом выбросил из дома всё съестное до последней крошки. Чтобы не оставлять приманок для мышей, сказал он.

Сэмюэл ковырнул землю носком сапога.

– Ну, прощаемся.

– Но ненадолго, – добавила Джейд. – Мы же скоро встретимся. Через неделю или вроде того. У фабрики.

– Конечно. – Питер отвернулся: так легче было врать. – Через неделю или вроде того.

Они взвалили на плечи рюкзаки, и Питер проводил их до перекрёстка. Он увидел, как Джейд взяла Сэмюэла за руку, – и вот они уже они , а он совсем один.

Но ведь я этого и хотел, напомнил он себе.

И всё же ему вдруг стало по-настоящему холодно, как будто ледяной ветер задул за воротник.

– Эй! – окликнул он их. – Весёлой свадьбы!

Они обернулись и помахали ему.

– Запомни! – крикнула Джейд. – Берегись лучика!

Он её нашёл.

Он не мог её увидеть из-за брызг. Он не мог её услышать из-за рёва воды. Он не мог её учуять из-за буйных, щедрых запахов вырвавшейся на волю реки. Он нашёл её чувством, которому не было названия, но оно было глубже остальных чувств, и оно говорило: Дочь. Там.

«Там» означало дерево. Столетнее дерево, насквозь изъеденное червями-древоточцами. Буря вырвала его с корнями милей выше по течению, швырнула в воду, и оно проволоклось по гранитным порогам и застряло, полузатопленное, у их подножия.

А теперь в путанице его корней застряла очень маленькая лиска.

Пакс стоял на мелководье, в струях мчащейся воды. Его дочь свисала вниз головой, совсем близко – но не дотянуться. Он лаял и лаял, от радости и от страха за неё. Какое-то мгновение она висела безжизненно, словно пустая шкурка. А потом открыла глаза.

Пакс снова залаял, теперь уже от чистой радости. Он скакал – брызги летели во все стороны, – крутился под дочерью, примеривался. Сразу за мелководьем поток опять ревел, разбиваясь о зазубренный камень. Если он промахнётся, вода унесёт их обоих.

Он не промахнётся.

Он прыгнул, повис в корнях – на один миг, ровно столько ему понадобилось, чтобы рывком выдернуть дочь. Спрыгнул на мелководье, держа её в зубах, и вытащил из воды.

Он бережно опустил её на травяной холмик и сам улёгся, обвился вокруг, заверяя её, что всё хорошо, она в безопасности. И это была правда. Дочь насквозь промокла, обессилела, но крови нигде не было, и ноги, похоже, остались целы.

Больше всего Паксу хотелось отвести её домой. В тёплом логове, с братьями и матерью, она бы сразу перестала дрожать. Игла бы яростно заботилась о ней, давала бы ей своё молоко и свою силу.

И сам Пакс сразу бы успокоился рядом с Иглой. Он стремился к ней; это была самая долгая их разлука с тех пор, как они встретились. Но путь домой чреват опасностями – и даже если удастся их избежать, всё равно для ослабевшего измученного щенка он непреодолим.

Нет, домой пока нельзя. Он должен найти безопасное укрытие для дочери – здесь и сейчас.

И он знал одно подходящее место.

Почти у берега – меньше двадцати прыжков отсюда. Там росла древняя пихта с длинными, стелющимися по земле лапами, такими разлапистыми, что под ними образовалось что-то вроде грота. Пакс однажды укрывался в нём вместе со старым лисом, Серым. Там темно, но просторно, а пряный запах многолетних слоёв хвои спрячет их собственные запахи от хищников.

Прежде чем устроить дочь в гроте, Пакс досуха вылизал её и оставил греться на солнышке. А сам принялся ходить кругами вокруг пихты, носом в землю, вынюхивая опасности. Их не обнаружилось, зато он заметил кое-что другое: впервые с тех пор, как они вышли к реке, он не учуял запах своего мальчика. У берега, над последним уступом, след Питера резко обрывался.

Пакс поспешил к дочери и отнёс её под пихту. И уложил в глубине, возле ствола, и сам улёгся рядом, чутко ловя каждое её движение. Даже когда маленькая лиска уже уснула, он следил за её дыханием, пока глаза его не закрылись, а голова не опустилась на лискину головку.

Только сейчас он ощутил собственные травмы: тупую боль в плече, в бедре, острую – в боку, при глубоком вдохе.