Василий Субботин - И настал мир

Сейчас я даже объяснить не могу, как случилось, что я забыл об имперской канцелярии. Казалось, мы все должны были стремиться увидеть штаб-квартиру Гитлера.

Вероятно, я считал, что это не для всех доступно…

А может, дело было проще. Ведь я полностью на этот день доверился Кириллу Егоровичу, с самого начала решив не отставать от него. А ни о какой канцелярии, построенной Гитлером вскоре после прихода к власти, Кирилл Егорович ничего не знал и не слышал. Нужно сказать ещё, что Кирилл Егорович, который сначала так уверенно исполнял свою роль экскурсовода, очень скоро примолк. И я понимаю! Много лет прошло с тех пор, как он был здесь… Скоро получилось так, что уже не он, а я шёл впереди. Вёл его туда, куда хотел. Конечно, и я шёл вслепую, меня влекло одно только любопытство.

Всё-таки старик кое-что мне показал. Мы обошли с ним половину города и теперь возвращались обратно по той же Унтер-ден-Линден, но по другой стороне. Бранденбургские ворота были недалеко, когда я заметил уходящую влево неширокую улицу. Мне хотелось посмотреть ещё что-нибудь. Я повернул в неё, Кирилл Егорович послушно пошёл за мной. Обогнув осыпавшийся угол дома, мы прочли на случайно сохранившейся табличке: «Вильгельмштрассе».

Я долго напрягал память, пока понял, в связи с чем я много раз слышал это название. Мы шли вдоль высокой, глухой, розоватой стены. После Унтер-ден-Линден эта улица казалась нам небольшой. Кирилл Егорович молча шёл за мной, не понимая, почему мы пошли сюда, а не к рейхстагу.

Я уже увидел узкий дверной проём. Зрение у меня было лучше, и высоко над входом мне уже виден был клювастый алюминиевый орёл с расправленными крыльями. Его зацепило снарядом, и он был полуоторван. В цепких своих лапах орёл этот держал земной шар, оплетённый свастикой… Я потом увидел ещё раз эту птицу, но уже не на фронтоне берлинской имперской канцелярии, а в нашем советском военном музее, в Москве. В том же Музее Советской Армии, куда было привезено Знамя Победы, знамя, которое дивизия наша ставила на рейхстаге. Его внесли в музей и установили в самом большом зале. И чтобы сохранить навечно, укрыли стеклом, в пирамиде… А этот сбитый с рейхсканцелярии, привезённый в Москву исковерканный имперский орёл брошен к подножию пирамиды.

Ступеней никаких не было. Ход прямо с тротуара. Несмело шагнули мы с тротуара в проём. Мы думали, конечно, что нас не пропустят и придётся сразу же повернуть обратно. Но нас никто и не задерживал. Здесь никого не было… Никто уже не интересовался местом, где находился Гитлер, его убежищем.

Перед нами замкнутый прямоугольный, забетонированный двор. Под ногами бетон, да и стены тоже бетонные. Так мне это запомнилось. Солнце стояло высоко, и здесь было жарко. Всё здесь было геометрично прямое, квадратное, как бы наполовину ушедшее в землю.

Поняв, что нас никто не удерживает, мы решили с Кириллом Егоровичем, что должны идти дальше. В другом конце двора мы увидели обгоревший броневик. Мы на минуту остановились, подивившись тому, почему сожжённая и разбитая машина стоит внутри двора и как вообще сюда попал броневик.

Потом долго шагали по длинному, малоосвещённому коридору. Куда-то поворачивали и опять шли по коридору, но уже по другому. Хотя я не помню, был ли там кто-нибудь, но, вероятно, кто-то нам всё-таки показывал, как идти, иначе мы бы ничего не нашли.

Когда мы зашли в кабинет, мы в первое мгновение ничего не могли разглядеть. Над головой была дыра, было небо и солнце. От света, который бил в пролом в потолке, всё казалось как бы во тьме.

Пол был завален поломанной мебелью и бумагами, обвалившейся штукатуркой и перекрытиями потолка. Окна тут были с двух сторон: одно окно рядом с письменным столом — большое, почти во всю стену. Но теперь, когда потолок был проломлен, эти окна как бы уже не светили. Кабинет Гитлера, следовало бы говорить — бывший кабинет, был гигантским, но на кабинет этот большой помпезный зал уже не был похож. Одни шкафы у стены остались неопрокинутыми, и в них были какие-то книги. Кирилл Егорович подал мне одну, другую. Они оказались все с надписями. От авторов… Целая библиотека автографов.

Чтобы подойти к окну, мы обошли поваленное кресло, и тут я наступил на ещё одну — затоптанную и лежащую в мусоре книгу. Это была книга самого Гитлера. Мы её впервые увидели. Но оказалось, что та же самая книга была на полках, что шли вдоль стены. Его книжка была тут во многих изданиях, все в одинаково чёрных переплётах.

Нас очень удивили люстры. Их было две. Нигде потом я никогда таких не видел. Эти люстры — по одним по ним можно судить о размерах помещения — не нависали над головой. Они стояли… Одна была до самого потолка, другая лишь немного не доставала. Обе крепились на полу…

А гигантский тот глобус, которым Гитлер столь усердно вертел здесь, лежал на полу, в углу, и мы не сразу его разглядели под рухнувшей на него штукатуркой.

Мы сидели с Кириллом Егоровичем в разбитом тяжёлыми снарядами кабинете Гитлера у высаженного разрывами окна и вспоминали, как Гитлер приходил к власти.

Здесь, в этом по-современному построенном дворце, где мы сидели и отдыхали сейчас, Гитлер и распоряжался и жил, а там, в рейхстаге, произносил свои речи. Напрямую тут было близко, хотя напрямую хода не было… Даже высокие деревья парка Тиргартен мы видели. И конечно, видели Колонну победы — её отовсюду видно. Кирилл Егорович спрашивал меня об этом памятнике, но, к сожалению, я мало что мог ему сказать. Я знал только, что колонна эта считается памятником 1870 года, что она установлена в честь победы над Францией. Больше ничего я не мог прибавить к этой справке, хотя старый солдат интересовался всеми фактами истории.

Я не мог тогда рассказать Кириллу Егоровичу одного эпизода. Я сам узнал об этом уже позднее от моего товарища, который после войны ещё оставался в Германии.

Немка-переводчица, окончившая русскую гимназию в Риге и работавшая в тридцатых годах на Магнитке, рассказывала этому моему товарищу, как Гитлер возвращался из захваченного Парижа. Он только что продиктовал в компьенском вагончике свои условия. Ехал он через всю Германию в открытой машине, стоя. В жёсткой военной фуражке. Ехал под фейерверк и рёв эсэсовских молодчиков и бюргеров, сошедшихся к дороге. И угодившей в него ракетой ему обожгло лицо.

Возвратясь из Парижа, Гитлер задумал увеличить монумент в Тиргартене; он уже заказал необходимый для этого камень, который везли из Швеции. Мой друг понял так, что предполагалось расширить пьедестал и поднять статую, высечь новые барельефы, изображающие победы гитлеровского оружия. Но скорей всего, Гитлер, намереваясь поставить памятник своей победе над Францией, хотел «повторить» старый памятник, сделать так, чтобы нынешняя колонна рядом с новой казалась бы маленькой. Так он задумал, когда с обожжённой физиономией ехал по дороге Париж — Берлин.