Мариэтта Чудакова - Рассказы про Россию. 1861—1922

Мы решили немного подождать и проверить, погибли ли они или нет. Через некоторое время мы опять услышали разговор и чуть слышный стон. Я снова бросил гранату.

И что вы думаете – из-под земли мы услышали пение! Жуть охватила меня. Они пели молитву “Спаси, Господи, люди твоя!”.

Гранат у нас больше не было, оставлять дело недовершенным было нельзя. Мы решили завалить шахту сухим хворостом, валежником и поджечь.

Сквозь густой дым еще некоторое время пробивалось наверх их молитвенное пение. Когда исчезли последние признаки жизни под землей, мы ‹…› вернулись уже на рассвете в Алапаевск и сразу же на соборной площади ударили в набат. Чуть ли не весь город сбежался. Мы им всем говорили, что неизвестные люди увезли великих князей!».

…Восемь дней спустя Екатеринбург и Алапаевск заняли белые. Когда тела убитых были извлечены из шахт, выяснилось, что одни погибли сразу, другие умирали в течение нескольких дней от голода и ран.

Рана одного из князей, упавшего рядом с великой княгиней Елизаветой Федоровной, была перевязана частью ее апостольника (монашеского платка, облегающего голову, плечи и грудь и плотно застегнутого под подбородком булавкой).

Окрестные крестьяне рассказывали, что из шахты несколько дней доносилось пение молитв.

19 июля 1918 года была опубликована в «Известиях» – и с этого дня вступила в силу – первая (получившая неофициальное название «ленинская») Конституция РСФСР.

Раздел первый был озаглавлен «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» (та самая Декларация, которая не прошла при голосовании в Учредительном собрании, после чего оно и было разогнано). Ее четвертая глава гласила, что «эксплуататорам не может быть места ни в одном из органов власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам…».

Кого именно считать эксплуататором, не пояснялось. Главное – не указывалось, что речь-то на самом деле идет не о ситуации на данный момент (когда никаких эксплуататоров уже и в помине не было), а исключительно о прошлом.

На практике к эксплуататорам при чьем-то желании можно было причислить любого , кто до Октября пользовался наемным трудом. То есть держал, например, кухарку. А ее в Российской империи держал любой человек с университетским образованием, поскольку не было принято, чтобы его жена стояла у плиты.

Средства печати («газет, брошюр, книг») и обеспечение их распространения давались, по идее, разумеется, Ленина, «в руки рабочего класса и крестьянской бедноты…». Если иметь при этом в виду, что многие из них были полуграмотными…

Республика ставила «своей задачей предоставить рабочим и беднейшим крестьянам полное, всестороннее и бесплатное образование».

Итак, полное образование – рабочим и беднейшим крестьянам.

В первый послеоктябрьский год их принимали в университет не только без экзамена, но и без свидетельства хоть о каком-либо образовании – хотя бы в церковно-приходской школе. Спохватились, правду сказать, быстро: 2 февраля 1919 года в Москве был создан первый рабфак (рабочий факультет), а 17 сентября 1920 года вышел декрет Совнаркома «О рабочих факультетах». Там старались хоть как-то подготовить нередко, повторю, полуграмотных крестьян к обучению в университете.

Судьба тех, кто не происходил из рабочих и беднейших крестьян, кого с трех лет в семье «эксплуататоров» (то есть имевших прислугу, в том числе гувернантку, говорившую на каком-либо из европейских языков, а то и на нескольких) учили иностранным языкам, кто получал хорошее или очень хорошее среднее образование и был полностью готов к высшему, – да, судьба их в новой России была много, много сложней.

Характерный пример – биография одного из лучших в мировой науке историков России XIX века Петра Андреевича Зайончковского (1904–1983; я хорошо знала его лично). Представитель дворянского рода Смоленской губернии; отец – военный врач, дядя – сенатор. В 1914–1919 годах учился в Московском, затем Киевском кадетском корпусе.

По причине «неудачного» социального происхождения был вынужден до 1935 года (до тридцати с лишним лет!) работать пожарным, служащим на железной дороге, рабочим на машиностроительном заводе в Москве. И только став после необходимого стажа членом профсоюза в качестве рабочего, то есть перейдя в привилегированный социальный слой, Зайончковский смог наконец поступить в Московский институт истории, философии и литературы (знаменитый ИФЛИ). Окончил его экстерном за два года в 1937 году, а через три года защитил первую диссертацию… Но отечественная и мировая наука потеряла семь-восемь лет научной деятельности выдающегося ученого!

30 августа 1918 года в Петрограде двадцатидвухлетний поэт Леонид Канегиссер застрелил главу Петроградской Чека Моисея Урицкого, расстрелявшего среди десятков сотен людей и его друга – молодого поэта.

«Красная газета», официальный орган Петроградского Совета депутатов, писала: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором… За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов».

А почему, собственно, за смерть одного – пусть даже необычайно ценного (хотя Урицкого, в течение восьми месяцев своей службы новой власти только подписывавшего смертные приговоры, лично я таковым не считаю) – должны расплачиваться своей жизнью тысячи ? «Советская» власть никогда этого не объясняла.

В тот же самый день в Москве было совершено покушение на Ленина – он был тяжело ранен. И Канегиссер, и стрелявшая в Ленина Фанни Каплан были расстреляны; тело женщины почему-то сочли необходимым сжечь в бочке (как в какой-то страшной сказке) – прямо в Кремле.

2 сентября председатель ВЦИК Яков Свердлов объявил в ответ на оба покушения красный террор . В первый же день в Петрограде было расстреляно 900 (!) заложников (нисколько не повинных, поясню вновь, в убийстве Урицкого), в Кронштадте – 512. Узнавая с утра эти страшные новости, люди убеждались, что они, никуда не выезжая из России, оказались тем не менее в совершенно другой и опасной для жизни стране.