Аркадий Минчковский - 13 разных историй

У Витяя спёрло дыхание. Он не сразу соображает, что нужно говорить, но вдруг спохватывается :

— Завтра она в утро!

— Что в утро?

— Работает в утро.

— Ну ладно. Мы сами потом приедем. А ты завтра к десяти сюда, в нашу комнату. Не опаздывай... Пропуск будет.

Лёшка делает зверское лицо, усиленно мотает перед глазами Витяя двумя растопыренными пальцами и шипит :

— Два! Два! Два!

— Можно, чтобы пропуск на двоих? — просит Витяй.

— Ах да, я и забыл, что ты с адъютантом! — Чукреев смеётся. — Хорошо. Оставим два. Всё? Будь здоров.

В трубке снова короткие сигналы. Витяй не сразу вешает её.

Распаренные, словно они сидели в духовке, мальчики вываливаются из будки. Витяй так подавлен услышанным, что даже не знает, надо ли ему радоваться.

— Взяли, — произносит он сорвавшимся голосом. Лёшка с места :

— Знаю. Теперь зазнаешься.

— Я?! — от удивления Витяй замигал глазами.

— Ага!

— А раньше я зазнавался?

— Раньше не с чего было.

— А когда у меня фонарик китайский был, я давал тебе его светить или зазнавался?

— Ну, давал.

— А «Куклу с миллионами»— про шпионов, из библиотеки с материной работы, вместе читали или я зазнавался?

— Ну, читали...

— Эх, ты. . .

— Ну ладно.. .—.примирительно соглашается Лёшка.—Я так, чтобы ты один не уходил.

Но что там говорить с Лёшкой! Витяй торопился сообщить сногсшибательную новость матери. Она была сегодня дома. Витяй сквозняком влетел в квартиру, оставив настежь дверь на лестницу.

— Ма-а-ам! Меня взяли! . . Самый главный режиссёр сказал. Вот сила, да?! Тебе деньги платить будут. Сами на машине приедут договор писать.

Мать не могла скрыть улыбки. Но тут же махнула рукой.

— Ну уж, и деньги ещё...

— Здорово, да?! — всё ещё не мог успокоиться взволнованный событиями Витяй. — Из всех выбрали одного.

— Да откуда же в тебе?

— Я и сам не знаю, — пожал плечами Витяй.

— Гляди, а не справишься если?

«Нет, с Василием Васильевичем справлюсь»,— подумал Витяй.

Мать серьёзно поглядела на него и сказала :

— Ты вот что. Завтра всё чистое надень. Носки те, новые, безразмерные...

— Мне бы постричься, — Витяй пригладил вниз свой хохолок.

Мать ничего не ответила, взяла с комода сумочку, отсчитала три монетки. Хватит?

— Сорок копеек? Ого, ещё как!

Наскоро проглотив молока с булкой— без этого мать не пускала, — Витяй пулей из дому. Какая парикмахерская получше? Конечно, та — в доме со срезанным углом. Самая большая. Воздух в парикмахерской крепкий. Будто его специально накачивали одеколоном. Сидит очередь из небритых дядек. Никто ни с кем не разговаривает. Некоторые молчат просто так. Другие читают давно растерзанные журналы. Витяю не до чтения. Ему не терпится на месте, а очередь, как назло, движется медленно. Витяй заскучал и замечтался. ' Вдруг :

— Следующий!

Дяденьки переглядываются, потирая небритые подбородки. В дверях толстушка в белом халате, ноги в красных тапочках. Витяй понял — это и есть его очередь —и вскочил со стула.

Толстушка — шлёп, шлёп тапочками — повела его за собой и усадила в мягкое кресло. Потом она опустила подушечку, которая поддерживала затылок тех, кого брили, и нажала ногой педаль. Витяй поехал вверх. Ни о чём не спрашивая Витяя, парикмахерша вымыла руки и обвязала его простынёй. Получилась белая пирамидка, поверх которой торчала хохластая голова. Толстушка взяла в руки электрическую машинку, погляделась через зеркало на себя и спросила :

— Как нужно?

Но откуда было Витяю знать, как его нужно постричь. В кулаке, под простынёй, он сжимал согревшиеся монеты. Он был готов отдать хоть все сорок копеек, лишь бы его сделали покрасивее.

— По-школьному? —сказала толстуха.

— Ага, — кивнул Витяй,— поглаже.

Загудела электромашинка, на простыню кистями полетели, будто чужие, волосы. Толстушка стригла Витяя и одновременно переговаривалась с другой парикмахершей. Речь шла о том, что брусника на рынке дорога, а смородины нет, и потому варенье варить не из чего. Всякий раз, когда Витяй делал попытку взглянуть в зеркало, толстушка с силой нагибала его голову вниз.

Наконец ему было позволено выпрямиться. Голова приобрела довольно приятный округлый вид. Правда, больше топырились в стороны уши, но это было пустяком в сравнении с теми вихрами, что ещё десять минут назад тут торчали. Теперь зазвенели ножницы. Витяй хорошел в собственных глазах.

— Всё? —спросила толстуха, глядя через зеркало на свою работу.

Витяй посмотрел на себя. Хохолок все ещё не исчез. Витяй высвободил руку из-под простыни и привычно пригладил его вниз.

— Что, мало? Давай ещё срежем,— сказала парикмахерша, и ножницы снова заплясали над головой Витяя.

Толстушка сняла ещё немало волос, а упорный хохолок всё не сдавался и выпирал маленьким рогом. Витяй вздохнул.

— Хорошо. Я тебе сделаю ёжиком, — сказала парикмахерша, поняв огорчения клиента.

И стала стричь снова. Она стригла ножницами и машинкой до тех пор, пока голова Витяя не сделалась круглой и ровной, как маленький арбуз. Лишь впереди низенькой подковкой чуть возвышался аккуратный ёжик.

Витяй был счастлив. Он подумал о том, как хорошо бы ещё снять веснушки. Где-то он читал объявление, что и это делают в парикмахерских, но на такую операцию, да ещё вместе со стрижкой, наверняка не хватило бы сорока копеек, и он только сказал :

— Спасибо.

Толстуха взяла щётку, стряхнула с его головы остатки остриженных волос и развязала простыню :

— Денег у тебя хватит? Фасонной стригла.

Витяй разжал кулак и показал, сколько у него денег. Много. Двадцать копеек заплатишь,— кивнула парикмахерша и вручила Витяю разграфлённый лист бумаги. — В кассу...

Разве это было много — двадцать копеек за ту красоту, которую он здесь приобрёл?! Попробовал бы теперь потягаться с ним тот рыжий или маленький с Петроградской!

Точно в назначенное время Витяй вместе с Лёшкой явились на студию.

Витяй был великолепен. Даже Лёшка, склонный ко всему, чего у него недоставало, относиться критически, не мог не признать превосходства товарища.

— Торчишь, как штык, — сказал он.

Витяй в самом деле был неотразим. На нём ладно сидела курточка, которую надевал только по праздникам. Мать потрудилась и так отгладила ему брюки, что на складках они были остры, как ножи. Ботинки тоже были новые, надетые только в пятый раз. Из-под курточки выглядывала весёлая клетчатая рубашка. Шея ещё вчера старательно намыта. Сквозь надетый на голову берет пробивался стойкий запах одеколона.

Первый, кого они встретили ещё на лестнице, был Василий Васильевич. Он тоже сегодня приоделся и был в костюме с галстуком.