Аркадий Минчковский - 13 разных историй

Он с ним по три раза в день на кухню бегал к завтраку, обеду и ужину. А если случалось, Бочин где-нибудь на службе задержится, Уголёк сердится, за шинель зубами тянет, — пора! . . И сам впереди быстрее техника несётся, оглядывается.

Повар Ушаков смеялся :

— Это у меня самый аккуратный посетитель.

Но был доволен: кости зря не пропадали.

Однако как Уголёк ни дружил с техником, а тому часто уезжать приходилось. Он у нас взводом, где машины были, командовал, а на войне, да ещё в наступлении, дело это трудное, хлопотливое. Ну что же? Наш Уголёк и тут не растерялся. Техник уедет, он прямёхонько к командиру роты — и у него живёт, за ним повсюду бегает. Как будто и не было Бочина. Но это — только пока тот не вернётся. Приедет Бочин — только и видел командир Уголька, даже в гости без Бочина не забежит. Никакой благодарности. Но всё-таки командир роты был единственный человек, на кого Уголёк не лаял. Хоть тот нарочно будто и ударит Бочина, — Уголёк отвернётся, словно не видел.

Солдаты шутили :

— Не рискует на начальство лаять.

А командир роты отвечал :

— Нет, это он со мной не хочет отношений портить, — а вдруг Бочин опять уедет? . .

Одну странность имел Уголёк. Друг его всеми автомобилями в роте командовал, а Уголёк не любил машин и боялся на них ездить. С трудом его в кабину затащишь — вырывается. Раз техник с ним по делам где-то задержался. До нашего расположения километров десять было. Свою машину отпустил, а сам на обратном пути на попутную попросился. Встал на крыло, зовёт Уголька, а тот ни за что. Чужой шофёр не стал ждать. Техник стоит на крыле, едет, а Уголёк во всю прыть сзади бежит, от машины не отстаёт; был дождь, дорога грязная, мокрая, — весь перемазался, в комок грязи превратился. Бочин пожалел его, постучал шофёру, слез, и вместе пешком пошли. К вечеру только в расположение прибыли, оба мокрые, усталые.

Из-за машины с ним целая история вышла. Однажды, уже в Чехословакии, переезжали мы. Обыкновенно в таком случае техник возьмёт Уголька, сядет с ним в кабину, — тому и деться некуда, а тут Бочин вперёд уехал, Уголька Ушакову поручил. Повар взял Уголька на руки, залез с ним на грузовик поверх своей кухонной поклажи. Уголёк недоволен, ворчит, вертится, всё сбежать норовит. А тут в пути встала машина. Ушаков слез на минуту вместе с Угольком, не успел закурить, — сбежал пёс. Видно, назад, на прежнее место нашей стоянки направился — техника разыскивать, а мы уж километров двадцать проехали. Когда машины на новое место прибыли, повар всё, как было, технику рассказал, Бочин расстроился, будто друга близкого потерял. Вынул из. кармана шинели помятый пакетик.

— Вот, — сказал, — я ему и гостинца приготовил — ждал. Куда теперь? А я ещё сыну в Ярославль написал, что домой не один приеду, и он меня про Уголька в каждом письме спрашивает.

Только зря грустил Бочин — нашёлся его Уголёк. Дня через два поехала наша машина по делам на прежнее место. Вернулись наши ребята — смотрим, Уголёк с ними прибыл.

— Едем, — рассказывают, — глядим, нам навстречу Уголёк сюда несётся. Видно, сбегал, никого не нашёл наших и назад по дороге спешит, хочет машину, с которой удрал, догнать. Ну, мы остановились — сразу узнал своих. Скачет, визжит. Очень счастлив, что повстречались. Да сразу сам в кабину.

С тех пор перестал он бояться на автомобилях ездить. Только увидит— складываются, он уж возле грузовиков : остаться боится, и весь путь с машины не слезет. Вероятно, не понравилось пешком по двадцать километров бегать. А раз у техника с ним неудобный случай вышел.

Кинофильм показывали, «Пётр Первый». Народу много собралось. Сесть негде, и вдоль стен стоят. Редкое это на фронте удовольствие — кино. И генерал наш, и подполковник были. Бочин пришёл с Угольком. Я ему говорю:

— Ты зачем его взял? Мешать будет.

А техник отвечает ;

— Жалко мне его. Что же ему одному сидеть дома. Пусть тоже посмотрит. Он у меня смирный.

И правда, картину начали, Уголёк под скамейку забрался, лежит, помалкивает. А когда стрелять начали, и совсем затих. Не, любил он вообще выстрелов. Но потом, когда Пётр с женой в карете поехали, Уголёк вдруг как выскочит да к экрану, прыгает, лает, норовит лошадей догнать.

Пришлось механику свет дать. Бочину неудобно. Взял он Уголька на руки, несёт через весь зал, стыдно ему за своего шумного друга, да ещё и генерал здесь. Но генерал ничего, рассмеялся.

— Вот это, сказал,— зритель, я понимаю.

Бочин так больше и не пришёл картину досматривать. В Чехословакии, в городе Братислава, нас застал конец войны. Наша рота по улицам с песнями ходила. Техник впереди своего взвода, а Уголёк всегда рядом. Бежит, этак важно по сторонам посматривает, будто и он имеет отношение к торжеству. Словаки на тротуарах стоят, смеются, на него показывают. Не знают, что Уголёк с нами уже две страны прошёл.

Вскоре простились мы с гостеприимными чехами, погрузились возле Праги в эшелон. Возвращаемся на родину. Волнуемся — рады. Давно там не были. И Уголёк с нами в офицерском вагоне едет.

Когда Венгрию, знакомые места, проезжали, офицеры говорят :

— Ну, Уголёк, вот твой дом. Слезай, попутешествовал. А он притих, залез под нары. Будто бы и вправду боится, как бы не высадили.

И вот в Румынии на одной из станций потерялся Уголёк. Техник куда-то вышел из вагона. Уголёк запоздал, выскочил за ним и потерялся. Может быть, спутал эшелоны, — их там много было. Звали, звали Уголька, искали, искали все. . . Но поезд не ждёт, так и уехали.

На техника прямо смотреть тяжело было. Да и мы все приуныли. Как не приуныть? На войне люди о доме, о близких тоскуют, а Уголёк каждому дом напоминал, и всякий солдат для него ласковое слово находил, а Уголёк всех своих знал и каждому улыбался по-собачьи.

А в Яссах, это перед самой границей нашей советской, вдруг смотрим, по шпалам летит наш Уголёк — откуда и взялся? Прибежал, визжит, скачет, к технику ласкается. И тот его гладит, смеётся, а у самого слеза на ресницах. Неизвестно, кто из них больше рад встрече. Так мы и не узнали, с кем он приехал с той станции и как нас нашёл. Только уж тут Бочин его в вагоне на ремень привязал.

— Довольно, — сказал, — тебе бегать.

На ремне Уголёк и государственную границу переехал. Когда документы проверяли, один из офицеров пошутил : Тут один иностранец без пропуска едет.

Пограничники посмотрели, рассмеялись.

— Пускай, — сказали, — едет, у нас живёт. Фашисты в России много собак перебили.

Случилось так, что скоро мне пришлось перейти в другую часть, и я с тех пор не видел ни Бочина, ни Уголька.

А позже, через полгода, когда я уже совсем домой вернулся в Ленинград, застаю у себя письмо из Ярославля от Бочина. Он опять на заводе работал, и Уголёк с ним приехал. Они, оказывается, на Дальнем Востоке побывали и вместе до Порт-Артура дошли.