Бенно Плудра - Остров лебедей

— Ты чего здесь делаешь? — спрашивает Стефан. — Чего сидишь-то прямо на лестнице?

— Не пускают меня, — отвечает Губерт. — В воскресенье они всегда запираются.

— Запираются?

— Отец запирает. Ему учиться надо.

— И он запирается? И никого не впускает?

— Только маму. Она тоже учится.

— А если тебе надо что-нибудь учить?

— А мне не надо.

— Или — если дождь?

— Сейчас-то нет дождя. Здесь сухо. Тепло.

Сверху спускается молодая женщина, она в коротком нейлоновом халатике. Под рукой корзина с отжатым бельем. Мальчишки немного отодвигаются в сторону, чтобы ее пропустить.

— Опять лифт не работает, — говорит она, проходя.

Поглядев ей вслед, Губерт замечает:

— Вот так «мини»!

Слышно, как женщина спускается все ниже и ниже.

— Это она в сушилку идет. На первом этаже. А потом — опять наверх. Ничего себе!

— Мой Герман иногда здорово злится.

— Герман? — спрашивает Губерт.

— Отец, — отвечает Стефан.

— Отец? И ты его Германом зовешь?

— Иногда. Нет, чаще всего. Как придется.

— Пить хочется, — говорит Губерт и встает.

Подняв голову, он прислушивается, не идет ли кто сверху, затем — снизу, и сбегает на один пролет, на площадку. Встал и рассматривает красный гидрант. Попробовал, вправо качнул, влево качнул и вдруг стал отворачивать.

— Ты что делаешь? — кричит Стефан.

А Губерт крутит и крутит кран. Стефан, перевесившись через перила, смотрит на него и ждет: что-то будет?! Губерт с ума сошел, думает он.

— Губерт, ты что — спятил?

— Тише, а то я воду не услышу.

Осторожно и очень медленно Губерт продолжает отворачивать кран. И слушает. Кажется, что он даже глазами слушает.

Ничего не слышно. «Воды нет», — думает он и кулаком ударяет по гидранту. Разозлился, должно быть. И еще раз изо всех сил ударяет…

Не успел он отнять руки, как из трубы ударила мощная струя. И прямо Губерту в лицо. Губерт падает, корчится, ничего понять не может: откуда столько воды? И так вдруг? И так громко шипит… и бьет с такой силой…

— Кран! — кричит Стефан. — Кран закрой! Закрой!

Губерт задыхается, силится поднять руки, защититься от воды и, сам уже весь под водой, хватает кран. Он крутит, крутит… но опять только влево, влево, влево — до самого конца!

Теперь уже спасенья нет — вода обрушивается вниз…

Губерт, выскочив из воды, делает скачок вверх и бежит. Стефан — за ним. Оба они бегут вверх по лестнице. Бегут до следующего этажа, перебегают на параллельную лестницу, бегут вниз… выскакивают на улицу, несутся к реке и скрываются в прибрежных кустах… Здесь можно и дух перевести.

— Бери куртку и бежим. Айда в развалины, — предлагает Губерт.

Вдоль берега, затем через притихшую в воскресный день стройплощадку они убегают все дальше и дальше. А дом-башня позади почему-то не удаляется, а делается все больше и больше и шире, и окна так строго глядят… Может быть, все, кто в нем живут, уже на ногах и из каждого окна следят за ними? Тысячи глаз высматривают, не бежит ли кто внизу, не спасается ли бегством?..

Ребята добежали до разбомбленного дома. Словно забытый, он стоит посреди стройплощадки. Здесь ветрено, мокрая тропа ведет через задний двор, справа у стены — наружная лестница. Деревянные ступеньки, перила с завитушками — все покрыто толстым слоем пыли.

Одна из дверей раскрыта настежь. Слева — уборная, унитаза уже нет. Прямо — комната, рядом — кухня, покосившаяся плита, отделана коричневыми изразцами. Они все еще блестят.

— Видишь — комната и кухня. Здесь мы и поживем.

Комната довольно просторная. Два окна — высокие и узкие — берлинские окна, как их называют. И стекла целы. Стефан говорит:

— Вроде теплей здесь.

— Какое там теплей! — отзывается Губерт. — Ничуточки. Холодно. Замерзну я тут совсем.

— А ты давай приседай.

— Отвяжись! — Губерт стоит не двигаясь. Мерзнет.

Из окон им хорошо видны и высотный дом и стройплощадка. Тихо везде, людей не видно.

— Никого нет, — говорит Губерт.

— Правда никого. Да и чего им?

— А вода!

— Вода там, внутри, — говорит Стефан. — Надо только кран завернуть, и всё. Кран завернуть. Нечего нам было удирать.

— А удрали, — говорит Губерт.

— Надо было завернуть.

— Что ж ты не завернул? — спрашивает Губерт.

— Да нет, это я так просто.

Оба стоят и каждый смотрит в свое окно. И хотя Губерт в нескольких метрах от Стефана, Стефан чувствует, как Губерту холодно.

— Были бы у нас спички, — говорит он, — развели бы огонь в плите — ты бы сразу согрелся.

— А дым? Вдруг из трубы дым валит? Понимаешь? И вообще — спичек-то у тебя нет.

Стефан отвернулся. Снова смотрит в окно — спичек у него действительно нет. Он заговорил о них только для того, чтобы хоть немного утешить Губерта.

Но Губерт только еще больше злится. Холодно ему очень. Он говорит:

— Я тут околею.

— Правда, ты давай приседай. И руками по бокам хлопай.

— Пошел ты! — кричит Губерт.

А там за стройплощадкой к высотному дому подъезжают пожарные.

Гудки, синие огни мигают, через мост одна за другой, покачиваясь на ходу, будто красные слоны, едут пожарные машины. За ними маленький красный джип. Колонна подкатывает к дому-башне, резко тормозит, с машин соскакивают пожарники, раскатывают шланги, а из дома, из маленькой двери в самом низу, вываливается сразу целая толпа. На всех балконах теперь показались люди — торчат головы, мелькают руки — целое представление!

— Батюшки мои, — удивляется Губерт.

— Во забегали! — говорит Стефан.

— Побегают и перестанут, — говорит Губерт. — Подумаешь, из-за водички этой!

— Может, там много набежало? Может, весь подвал залило, котельную с насосами и всем прочим…

У Губерта вдруг показались слезы. Он упорно смотрит в окно, не поворачиваясь. Лицо какое-то застывшее, маленькое, сморщилось от холода.

— Не пойду я домой, — говорит он.

Стефан смотрит на него.

— Никто ж не знает. Я да ты. Ты что думаешь, я тебя выдам? Правда думаешь? Ничего я никому не скажу. — Стефан поднимает руку и держит ее прямо перед Губертом. — Никогда, никому, понял?!

— Ты мне друг, значит.

— Друг, — говорит Стефан. — Можешь спокойно домой идти.

Снова оба смотрят каждый в свое окно, видят толпу перед домом, видят, как суетятся пожарные.

Как же Губерт теперь домой пойдет?

Все на нем мокрое, холодное, волосы спутаны, весь трясется от страха…

— Не могу я сейчас домой, — говорит он, — мокрое на мне все.

— Но здесь нам тоже оставаться нельзя. Ты правда околеешь от холода.

Губерт стоит и думает, как оно будет, если он вправду умрет… Все будут плакать…

— Слушай, — говорит Стефан. — Надо уходить отсюда. Может, на почту зайдем, там всегда тепло. Или в кино, туда, где кассы.