Эдишер Кипиани - Тетрадь в десять листов

— Может быть, государственный деятель? — спросил я наугад.

— О да, государственный деятель, — сказал Бачука. — Еще бы не деятель!

— В настоящее время жив?

Бачука захихикал:

— Жив, и ты его хорошо знаешь.

— Знаю?! — удивился я. — Никого я не знаю…

— Сдаешься?

— Сдаюсь, не отгадал, — поднял я руки.

— Проиграл пари?

— Проиграл, — смутился я. — А теперь скажи, кого ты задумал?

— Гигию! Чем не государственный деятель? Ведь он организовал помощь колхозу.

Не успел Бачука произнести эти слова, как раздался звук пощечины, потом другой, третьей, и Бачука, словно мяч, ударился о стену и растянулся. Рассвирепевший Гигия бросился было к нему с кулаками, но я вскочил и преградил ему дорогу.

— Успокойся, Гигия, хватит с него.

— Над чем смеется эта обезьяна!

— Хватит, Гигия, прости его, — стали просить и остальные ребята.

— Что я должен простить этому дураку! Нашел над чем смеяться! — весь дрожал Гигия.

— По глупости он. Хотел угодить тебе, — вкрадчиво сказал Мамука.

— Я ему дам «угодить», я из него лепешку сделаю.

— Что случилось?! — неожиданно раздался голос.

Мы оглянулись. Мельник, сидя на лежанке, протирал глаза.

— Не волнуйтесь, дедушка. Просто ребята поссорились, и Гигия ударил товарища, — ответил Леван.

— Наверное, заслужил, иначе зачем бить человека? — тихо проговорил старик и заглянул в воронку.

«Пожалуй, и верно заслужил», — подумала Екатерина Ивановна, закрывая тетрадь. Она встала, подошла к двери, осторожно приоткрыла ее. Важа лежал, повернувшись лицом к стене, и сладко спал.

Екатерина Ивановна вышла на балкон. Город сверкал огнями, Кура была запружена, и в медленном, незаметном для глаз течении реки отражалась прекрасная набережная.

На веревке, натянутой между столбиками балкона, висело белье Важа. Мать перегнулась и ощупала каждую вещь — не высохли ли? И вдруг сорочки Важа стали уменьшаться и превратились в распашонки. Екатерина Ивановна протерла глаза.

Она внесла белье в комнату и снова подсела к столу. «А теперь прочту тетрадку Важа, остальные можно и завтра», — решила она.

Последний урок в этом году! Теперь я уже ученик седьмого класса. Как только раздался звонок, я первым выскочил на школьный двор и хотел бежать к ребятам с нашей улицы. Но потом раздумал, сел у телеграфного столба, положив рядом книги, и стал ждать маму.

Когда нам зачитывают отметки за четверть, я всегда избегаю взглядов товарищей. Плохо, если твоя мама — твоя учительница. Всякий раз, получив пятерку, я краснею как преступник: мне кажется, что товарищи объясняют мои успехи совсем другими причинами. Иногда я и сам сомневаюсь в своих знаниях. Может, мама просто жалеет меня? Может, и другие учителя ставят мне хорошие отметки из уважения к маме? Очень, очень плохо, когда твоя мама — твоя же учительница…

Размышляя об этом, я пытался выжечь свое имя увеличительным стеклом на телеграфном столбе. Иногда черная точка начинала дымиться и вверх ползла темносиняя струйка дыма, как от забытой в пепельнице папиросы.

Вскоре во двор вышла мама, и мы поспешили домой. Я спросил, когда мы поедем отдыхать в Квишхети. Мама ответила, что, наверное, через неделю, так как у нее осталось еще два экзамена. Потом она взяла меня за плечо и слегка подтолкнула:

— Иди впереди!

Вообще мама хочет, чтобы всегда и во всем я шел впереди: и в учебе, и в игре в шахматы, и чтоб я был самый опрятный… Я шел и чувствовал, как мама рассматривает меня — не спустились ли носки, не вылезла ли рубаха из брюк. Мама очень любит меня, и я не помню случая, чтобы она не выполнила моей просьбы. Она вместе со мной ходит в кино, выбирает мне в библиотеке интересные книги, сама шьет для меня одежду…

Папу я вижу только по утрам и вечером. Но, когда он шутя берет меня за ухо и целует в глаза, я хочу быть всегда с ним. Как приятны и теплы его колючие щеки!

«Пойдем в воскресенье на стадион?» — подмигивает он мне, и мы украдкой смотрим на маму.

А она шепотом угадывает: «Заговор», — и строго поглядывает на нас.

— О чем ты размечтался, иди быстрее! — прервал мои размышления мамин голос.

Мы зашли на рынок. Мама купила курицу, очищенные орехи и зелень. Наконец, догадавшись, почему я посматриваю по сторонам, она подошла к продавцу черешен.

— Сладкие? — спросила она.

— Как сахар, — похвастался продавец.

Курица оказалась старой, и к возвращению папы обед не был готов.

— Ну вот, Кето… сколько раз я говорил, что кастрюлю нужно закрывать поплотнее, — сказал папа и положил камень на подпрыгивавшую от пара крышку. («Чем больше давления, тем быстрее варится», — утверждает отец.)

Мой папа знает свойства всех предметов, он химик, работает в лаборатории. Его одежда всегда как-то странно пахнет. Папа говорит, что ему удалось «приручить элементы». Если в доме нет боржома, он разводит в воде соду, прибавляет какой-то белый порошок. Вода в стакане шипит и пенится, и получается очень приятный напиток. Однажды я пролил чернила и испортил новую школьную куртку. Я готов был зареветь, потому что мама сказала: «Теперь, как ни стирай, пятно останется». Но вот вернулся с работы папа и… через час на моей форме не осталось и следа чернил. Оказывается, чернильные пятна можно вывести муравьиной кислотой.

И еще многое узнал я от папы. С его помощью я и мои товарищи устроили в подвале «химическую лабораторию». Как мы радовались, когда поваренная соль совершенно растворилась в колбе и исчезла! Это был наш первый химический опыт. Потом мы заинтересовались свойствами бертолетовой соли. Оказывается, из нее делают бенгальские огни для новогодней елки. Мы завернули бертолетовую соль в бумагу, привязали кульки к палкам, подожгли и стали бегать по двору. Славный получился фейерверк, как на празднике!

Возвращаясь из школы, я звоню, даже если дверь открыта. На стеклянном щитке тотчас зажигается надпись: «Я дома». А если дома никого нет и пришел кто-нибудь из гостей, то на щитке загорается другая надпись и сообщает, когда мы вернемся. Это придумал папа. У него все устроено необычно. На письменном столе лежит маленький металлический самолет, а внутри чернила. Однажды папа купил в магазине мраморную сову, вместо глаз вставил ей лампочки и присоединил к радиорепродуктору. Сова то моргает часто-часто, то глаза ее чуть светятся, в зависимости от того, что передают. Папа научил меня делать радиокатушки, решать головоломки… Однажды он объяснил мне, как пользоваться азбукой Морзе, и целый месяц мама, папа и я разговаривали, перестукиваясь карандашами и моргая друг другу. А теперь мы с папой увлеклись шахматами.