Стефан Захаров - Ребята с улицы Никольской

Войдя в роль, они так щипали и пинали бедного Петю, что он взвыл по-настоящему. На помощь ему, путаясь в длинном белом халате, примчался «врач» (халат был Семена Павловича)…

После сбора ровным строем, со знаменем, под звуки горна и барабана отряд промаршировал по Никольской улице под завистливые взгляды малышей. Как я жалел, что Оловянников приказал сегодня Вальке сидеть в мастерской на базаре и писать вывеску для постоялого двора Шубина.

Вечером мы вновь встретились на одной из скамеек Козьего бульвара и, перебивая друг друга, стали вспоминать весь порядок недавнего сбора.

Козий бульвар с его высокими ветвистыми тополями был нашим любимым местом. Почему бульвар называли Козьим, не знали, по-моему, даже старожилы; а известный всему городу козел Ванька из второй пожарной части явно не имел к бульвару никакого отношения, хотя частенько прогуливался по нему с важным видом.

Вторая пожарная часть помещалась по правую сторону бульвара. Напротив, на левой стороне, белел ресторан «Чудесный отдых», который содержал отчим Левки Гринева — Юрков.

Однажды я спросил Леню, почему «Синяя блуза» не пытается давать концерты у Юркова. Леня дружески похлопал меня по плечу, улыбнулся и ответил:

— А потому, товарищ Гоша, что не наша там публика, не пролетарская. Нам за всяких нэпманов и типов с набитыми бумажниками нечего бороться, пусть пропивают свои деньги в ресторанах.

Правда, из рабочих с фабрики в ресторан Юркова никто не заглядывал: цены в «Чудесном отдыхе» были им не по карману. Да и мощный швейцар, или, как его запросто называли, вышибала, вряд ли бы распахнул дверь перед не очень-то модно одетым человеком. Левка Гринев даже хвалился:

— Наш ресторан высшего класса, для избранной публики.

Нас, ребят, эта «избранная» публика особенно не интересовала. Нам нравились пожарные. Вот из-за пожарных мы и ходили на Козий бульвар. Конечно, сейчас, повзрослев, мы бывали здесь по привычке, а раньше…

Город в противопожарном отношении делился на четыре района. За каждым районом закреплялись свои пожарные части. Наша вторая часть с самой высокой каланчой находилась недалеко от Никольской улицы. Когда в городе вспыхивал пожар, дозорный на каланче бил в колокол и поднимал на мачту шары. По количеству шаров, а ночью — фонарей, жители узнавали, в каком районе «горит». Если на каланче появлялся еще и красный флаг, то это означало: «пожар сильный» и должны выезжать все пожарные команды.

Обычно, чуть только на каланче взвивались шары, мы бежали на Козий бульвар и ждали возвращения пожарных. Иногда они возвращались быстро, иногда нам приходилось ждать их очень долго, не один час. Для нас эти люди были настоящими богатырями: нам нравилось видеть их после борьбы с огнем — усталых, мокрых, вымазанных копотью, но гордых от своей недавней победы.

Мы все хотели быть пожарными.

Герта жалела, что она девочка и что поэтому никогда не станет пожарным. Но Глеб утешал ее:

— Не горюй! В пожарные телефонистки пойдешь. Телефонная связь так, знаешь, развивается, что когда повзрослеем, то и с каланчи смотреть не потребуется. В каждой квартире, батя рассказывал, телефон будет. Чуть где загорелось, сразу звонят в пожарную часть. А там уж от тебя зависит, от телефонистки.

Еще года два назад мы верили, что, став пожарными, со временем дослужимся до брандмейстера.

Сейчас брандмейстер второй части Николай Сергеевич Латышев, пожилой человек, ездил на головной красивой пожарной машине, которая называлась «Полундрой». На ней так и было написано золотыми буквами. В серебристой каске с большим загнутым гребнем брандмейстер сидел вместе с усатым шофером. Рядом с ним на подножке стоял трубач и трубил в блестящую трубу, чтобы давали дорогу. Помощник брандмейстера, а это был совсем еще молодой парень Михаил Босяков, находился на второй машине. Эта машина именовалась «Уралец». Трубача здесь не полагалось: трубу заменял небольшой колокол. И, наконец, третья машина — «Магирус» — выезжала на пожары совсем редко. «Магирус» только недавно появился в городе. Это была раздвижная механическая лестница, при ее помощи можно было забираться на крыши пятиэтажных зданий. Но у нас такие здания пока лишь строились.

От прежних времен во второй пожарной части остался конный обоз: в городе пока были улицы, по которым даже зимой, когда все подстывает, автомашинам не проехать. Поэтому и приходилось в некоторых частях до поры до времени сохранять конные обозы. Раньше каждая пожарная команда подбирала себе лошадей по мастям, и во второй части и сейчас по традиции все лошади были белые.

В конном обозе тоже имелся свой трубач. Автомобили сразу же при выезде из ворот обгоняли лошадей и оставляли их далеко позади. Но и конный обоз старался: с таким оглушительным грохотом несся на пожар, а его трубач, несмотря на бешеную скачку, трубил так, что в оконных рамах начинали дребезжать и прыгать стекла. При ночных вызовах на машинах и повозках зажигались факелы.

Став пионерами, мы по-прежнему продолжали любить пожарных, хотя начинали задумываться и о других профессиях. Борис, например, недавно заявил, что он решил стать врачом, как Семен Петрович. Герта почему-то звонко рассмеялась и тут же придумала четверостишие:

Рассмеялись вместе с ней и мы. Видимо, вспомнили, как собирались поступать в пожарные. Сейчас, сидя с друзьями на Козьем бульваре, я все еще не мог отказаться от старого увлечения. Хоть и изредка, но поглядывал на верх каланчи. Мне казалось, что там в любую минуту могут взвиться зловещие черные шары и из моментально распахнувшихся ворот с ревом вылетят красные автомобили, а вслед за ними — белые, с колокольчиками под дугой лошади, запряженные в красные дроги.

В нынешнем году стояла на редкость теплая и мягкая погода. Даже не верилось, что на дворе осень. В школу мы до сих пор бегали без пальто, в классах занимались с открытыми окнами. Вот и сейчас в ресторане Юркова окна распахнуты настежь и до нас доносится модная песенка «Кирпичики». Нам с Борисом эти «Кирпичики» памятны.

Однажды перед началом репетиции, когда Юрий Михеевич еще не пришел, Борис проиграл подряд на пианино давно знакомые мелодии, а затем решил грянуть «Кирпичики». Я же ради озорства запел песенку, выученную во времена концертов Виктора Сергеевича:

— Прекратить! — раздался вдруг над нашими спинами гневный старческий голос.

Мы и не заметили, как руководитель Студии революционного спектакля появился в зале.