Стефан Захаров - Ребята с улицы Никольской

— Марш за мной… оба! — еле сдерживая гнев, приказал нам Семен Павлович.

Борис хотел было забрать с собой брезентовую табуретку, но отец грозно посмотрел на него и скомандовал:

— Домой!

И мы, ни слова не говоря, поплелись на нашу улицу, оставив около сада Филитц все наши принадлежности. Семен Павлович молча шел позади с Гражусом. Ни Борис, ни я даже не решались обернуться. Около моего двора Зислин-старший велел остановиться:

— Ты, Георгий, сам объяснишь маме… Иди!

В общем, эта нелепая и забавная история закончилась тогда благополучно. Семен Павлович ни моей матери, ни матери Бориса (мать Бориса была врачом, как и Семен Павлович, и в тот вечер дежурила в больнице) о наших похождениях не сообщил: побоялся их огорчить. А на другой день принес мне в подарок акварельные краски. О красках ему рассказал Борис.

Вот Женьку Бугримова я и увидел за столиком в ресторане Юркова «Чудесный отдых». После бесславного конца моей карьеры чистильщика внук Кошачьей Царицы исчез из города. Говорили, что он уехал в Сибирь на Ленские прииски добывать золото. Но, видимо, ничего у него там не вышло. Вернулся Бугримов назад в начале этого года худой, как скелет, без передних зубов и весь заросший бородой. Борода делала Женьку похожим на бродягу из цыганского табора.

Правда, братья Оскотские затащили «золотоискателя» в свою парикмахерскую и при помощи ножниц и бритвы придали его косматой растительности культурный вид. По их просьбе Иван Николаевич сфотографировал Бугримова. На фотографии он получился приличным молодым человеком с острой бородкой клинышком, и братья выставили этот портрет на витрине, написав: «Образец мужской прически».

Бабушка Бугримова к тому времени, не дождавшись блудного внука, умерла. Кошки ее разбежались, и Женька жил во флигеле один-одинешенек.

После своих сибирских похождений он зарегистрировался на бирже труда, а когда наш клуб сделал заявку на истопника, к нам и послали внука Кошачьей Царицы.

…Если бы я заметил сейчас в ресторане кого-нибудь из наших фабричных ребят, то, конечно, вспомнил бы слова Лени Диковских, что, если у Юркова «появится парень от станка, надо бить тревогу». Но Бугримов «настоящим парнем от станка» никогда не был. Считать его истинным пролетарием или нет? На такой вопрос я сразу ответить не мог. Да и пришел он в «Чудесный отдых» не один, вряд ли клубного истопника, одетого в старую, рваную фуфайку, пропустил бы швейцар-вышибала. Секрет раскрывался просто: с Бугримовым, все время подливая ему в бокал из длинной бутылки, сидел красивый мужчина в модном черном пиджаке и в клетчатых брюках. Это был управляющий концессией Альберт Яковлевич!

Я хотел позвать к ресторану Герту и показать ей Бугримова и управляющего, но в это время на пожарной каланче забил колокол. И сразу же Альберт Яковлевич и Женька испарились из моей головы. Я помчался к своим друзьям, и мы, как в прежние годы, затаив дыхание стали смотреть на ярко-красные машины, с молниеносной быстротой вылетавшие из распахнутых ворот. Пожарные на ходу надевали медные блестящие каски и застегивали брезентовые куртки, сохраняя на лицах суровое спокойствие. С «Полундры» неслись тревожные звуки трубы, а вверху на мачте взвились флаг и три черных шара. Значит, в третьем районе сильный пожар, значит, сбор всех пожарных частей города!

На другой день я тоже ничего не сказал ни Герте, ни Глебу, ни Борису о Бугримове и Альберте Яковлевиче. Произошли события, оттеснившие на задний план все увиденное в ресторане.

В понедельник в школе до начала уроков председатель форпоста Сергей Гущин созвал в актовом зале пионеров и коротко рассказал о вчерашнем сборе нашего отряда. Тут же, не дожидаясь общешкольного собрания и выборов санкома, мы назначили временные санитарные посты, поручив им следить за чистотой здания. Это было как раз вовремя. Погода неожиданно переменилась. С утра хлестал холодный дождь, на улицах образовалась непролазная грязь. К сожалению, нашлись среди нас несознательные ученики, явившиеся в классы в грязной обуви.

— Заставьте нерях помыть ботинки, — говорил Сергей Гущин. — Откажутся — информируйте меня.

— И чтобы никакой жожки, — крикнул Глеб. — Понятно или нет?

— С жожкой уже решено, — ответил Гущин. — Заклеймим позором ребят, играющих в антисанитарные игры. Пионеры, показывайте пример!

В числе санитаров оказалась и Герта. После первого урока, ни с кем не посоветовавшись, она спустилась в подвал под лестницу, где обычно собиралась компания Левки Гринева. Там всегда шла самая отчаянная игра в жожку.

И на этот раз Левка с папироской в зубах лихо «гонял» какого-то ученика из третьей группы.

— Чего тебе надо? — накинулся он на Герту.

— Хочу передать решение форпоста, — спокойно ответила Герта: — Кончайте жожку и курение!

— Уходи туда, откуда пришла! — цыкнул на нее Левка и повернулся к друзьям: — Робя, продолжаем…

Но Герта ловко вырвала у него жожку и, перепрыгивая через две ступеньки, побежала вверх. Левка выругался, бросил папироску и помчался за Гертой. Поймав девочку уже на площадке, он схватил ее за косы. Герта вскрикнула.

— Ага! — обрадовался Левка. — Больно? Отдай жожку!

— Не отдам!

— Врешь, отдашь! — нагло засмеялся Левка и стал накручивать Гертины косы на руку. — Проси пощады!

Вдруг на лестничной площадке показался Глеб. В одну секунду он подскочил к Левке и, позабыв, что тот его сильнее, размахнувшись, ударил обидчика в скулу. Левка выпустил Гертины косы и завизжал. Глеб ударил его второй раз, третий.

— Караул! — завопил Левка и, прикрывшись рукой, побежал по коридору.

Левкина компания оцепенела.

— Но-но! — сказал кто-то из них нерешительно.

— Что? — угрожающе повернулся к нему Глеб.

— Ничего-ничего! — отступая назад, испуганно ответил парень.

На урок Левка не пришел. А по расписанию у нас была география, которую вела наш групповод [13] Групповод — так в двадцатых годах назывался в школе классный руководитель. Галина Михайловна, белокурая женщина средних лет с серыми глазами. Конечно, Галина Михайловна сразу обнаружила пустое место — Левкино.

— Дежурный, — спросила она, — где Гринев? Ведь я видела его.

Из-за парты поднялась худенькая Эля Филиппова и растерянно посмотрела по сторонам.

— Не знаю, Галина Михайловна… Я… Гринева тоже видела.

— Дорогая Филиппова, — Галина Михайловна сверкнула стальным взглядом (когда групповод сердилась, то обычно прибавляла к фамилиям учащихся эпитеты), — ты дежурная, ты должна знать.

— У Гринева, поди, брюхо заболело! — сострил кто-то на последней парте.

— Перестаньте говорить глупости! — вспыхнула Галина Михайловна. — В перемену староста и дежурный выяснят и сообщат. А теперь вспомним предыдущую тему и приступим к новой.