Павел Ковалев - Андрейка

Вокруг было тихо и спокойно. Михальков шел сквозь кустарник, а потом и лесом к комбригу Мартыну.

Комбриг обрадовался не только хорошим известиям, ко и самому появлению Михалькова.

— Поздравляю, поздравляю, дорогой мой друг! — говорил он, пожимая Михалькову руку. — Очень рад, как большому празднику, твоему успеху на железке. Пусть теперь фашисты повоюют после такой припарки. Потом им еще жарче будет.

— Пообломали им рога! — весело подхватил Михальков.

— Скоро одни копыта из земли торчать будут, — в тон ему сказал Мартын.

Оба засмеялись.

Но вскоре веселое настроение словно дымом затянуло. Суровая обстановка землянки командира бригады, неотложные дела, ожидавшие обоих, — все это подтягивало, заставляло быть строже.

— Пора нам действовать более решительно, — озабоченно сказал Михальков.

— Мы тоже тут с Сергеем об этом думали. Ну уж очень много разных планов возникает.

— Например?

— А хотя бы поход на Липень. Чем не план?

— Вот это здорово! — обрадовался Михальков.— Когда?

Мартын с досадой прикусил губу.

— Трудно сказать. Понимаешь, пришел тут недавно один старик и такого наговорил, что мы призадумались.

— А ты бы тряхонул его, чтоб с него пепел посыпался! Может, нарочно слухи сеет, чтобы нас деморализовать? — вспыхнул Михальков.

— Хлопцы мои следят за ним, проверяют. Будь уверен: если подослан — пощады не будет,— сурово сдвинул брови комбриг.

— А на Липень идти надо, — с непоколебимой убежденностью сказал Михальков.— Пора!

Мартын не ответил, встал, подошел к самодельному столу, кивком головы подозвал к себе командира отряда. Тот подумал, что комбриг развернет перед ним карту и начнет объяснять очередную боевую задачу. Но вместо этого Мартын обеими руками быстро нажал на крышку стола, и Михальков не успел ахнуть от удивления, как перед ним на чистой широкой доске оказался аккуратно начертанный простым карандашом план операции.

— Смотри!— улыбнулся комбриг.— В случае чего рубанком жи-дих — и доска опять чистая!..

Яким Михальков впился глазами в нарисованную схему. Острый взгляд его тут же привлекла к себе буква «М». В бригаде фамилия только одного командира отряда начинается с такой буквы — его, Михалькова, и поэтому он сразу догадался о том, какая часть операции предназначается для него и его партизан.

— Подожди,— сказал Мартын,— слушай меня. Расскажу все по порядку, чтобы потом тень на плетень не наводил...

И, чуть отодвинув командира отряда от доски с планом, принялся с воодушевлением рассказывать о задачах похода, об отдельных деталях операции и о том, какая часть этих задач будет возложена на его отряд, Михалькова.

— Я рад, что ты, батя, сегодня в ударе,— уважительно проговорил Михальков.

— Послушай,— положив руку на плечо и прикрыв план другой рукой, начал комбриг.

Михальков внимательно слушал. Казалось, будто на свете не существует ничего, кроме этой вот доски с красивыми линиями, стрелками и кружками. Они будто ожили.

— Ну как? — спросил комбриг, закончив пояснения.

— Хорошо. Конечно, и нелегко нам придется. Трудный орешек, твердый, но — разгрызем! — уверенно сказал Яким Михальков.

— Правильно понял. — Мартын протянул ему кисет с самосадом.— Значит, так нам и действовать; бить и только бить врага.

Оба не курили в течение всего разговора и поэтому сейчас с наслаждением затянулись дымком, довольные друг другом.

Десять минут спустя, крепко пожав руку комбригу, Михальков как на крыльях мчался в свой отряд.

В это же время у начальника штаба бригады Сергея Жаркевича находились бригадные разведчики. Они советовались, как лучше «обработать» человека, недавно прибывшего в лагерь, с тем чтобы до конца выяснить все о нем. Было несколько вариантов плана, но в конце концов остановились на том, чтобы дать возможность Агейчику, как назвался пришелец, на деле доказать свою честность. Но только сделать так, чтобы во время выполнения задания за ним неослабно наблюдали зоркие и бдительные глаза бывалых партизан. А главное — следует дождаться шифровки с Большой земли, которая должна ответить на основной вопрос: верно ли, что Агейчик родом из той местности, уроженцем которой назвался, и был ли действительно призван в Советскую Армию.

Попрощавшись с разведчиками, Сергей Жаркевич прилег отдохнуть на широкую самодельную скамейку. Ему вдруг вспомнился университет. До чего же хотелось побыстрее закончить войну и засесть за дипломную работу. Одна за другою возникали даже приблизительные темы дипломной работы. Вспоминались преподаватели и профессора, вставали в памяти лица близких друзей и подруг.

И еще, конечно же, думал Сергей о боевой партизанской жизни, которая никем пока не описана в литературных произведениях. Как бы хотелось ему самому написать обо всем этом!

Сергей Жаркевич критически, трезво оценивал свое собственное участие в жизни и в борьбе партизан. Собирая в единое целое все, что он уже успел сделать, Сергей чувствовал, что сделано пока еще мало. Жила в нем святая неудовлетворенность всем уже сделанным и жадное желание сделать и больше, и значительно лучше.

Занятый своими мыслями, Сергей не заметил, как в землянку вошел Архип Дубовик, пожилой партизан, который был уже дважды ранен в боях и теперь выполнял обязанности связного между Мартыном и всеми подразделениями бригады.

— Батька у нас озабочен, вот и сынки его задумчивы,— хитровато глядя на Жаркевича, сказал Архип.

— Меня не звал? — вскочил с лавки Сергей.

Старик промолчал.

Он зашел к начальнику штаба, чтобы сначала, как всегда, отвести душу в разговоре, а потом уже пригласить к комбригу. Мартын редко когда приказывал Жаркевичу явиться немедленно, а обычно просил передать: «Как управится с делами, пускай зайдет ко мне».

Несколько минут оба молчали, переглядываясь.

Первым, как и следовало ожидать, заговорил дед Архип. Очень любил он высказаться о завтрашнем дне, помечтать о событиях, которые ему всегда хотелось видеть такими, какими он сам представлял их себе.

— Так когда же, Сергей Васильевич, кончится вся эта война? — нарушил молчание Дубовик.— Как ты, начальник, планируешь это дело?

— Скоро, дедок, скоро. Сам знаешь, после ночи обязательно наступает день. И день этот будет днем нашей радости, нашей, обязательно нашей победы, — отвечал Жаркевич.

— Говоришь, скоро?— Архип усмехнулся.— Сколько раз я уже слышал от тебя это «скоро». Но и «скоро» имеет свою мерку. За старуху у меня сердце болит, Васильевич: жива ли она там, в деревне?

Жаркевич, чтобы не дать тоске овладеть старым партизаном, отвечал:

— Кончим войну, и заживем мы еще лучше, еще счастливее, чем жили раньше. Будет так! Взойдет солнце, дедок!