Павел Ковалев - Андрейка

— Все это верно. Против того, чтобы так и было, возражать не стану. Только и трудно нам будет на первых порах, ой трудно! Самый лучший хозяин после такого пожара с обугленными оглоблями побираться едет.

Сергей, конечно, понимал, что трудностей после войны будет немало, но ему хотелось дослушать старика до конца, узнать дальнейший ход его мысли. И он проговорил:

— Не знаю только, обойдемся ли мы без помощи?..

— А я как раз и хотел спросить у тебя об этом, — более смело подхватил Архип. — Известно, свет велик, а хороших людей в нем... — и умолк.

— Хочешь сказать, что мало хороших людей на свете?

— Выходит, что немного...

— «На бога надейся, а сам не плошай», гласит народная мудрость.

— Но ведь ой как тяжело будет нам! — вздохнул Дубовик.— Все города, все деревни на Беларуси проклятый фашист разрушил, с землей сровнял. Как жизнь поднимать станем?

— В большой семье, думаю, горе легче перебороть. Велика, дед, и могуча семья советских народов. А в большой и дружной семье, сам знаешь, любая беда легче переживается.

Старик утвердительно закивал головой:

— Все это верно. Но пережить такую беду все равно трудно будет.

Жаркевич обнял старика за худые, костлявые плечи:

— И все же, дорогой мой дедок, нам надо думать и о завтрашнем дне. Наша партия об этом думает, и мы должны думать. И все будет хорошо.

— Ну что, пошли к командиру бригады, товарищ начальник штаба? — Архип поднялся со скамьи и первым пошел к выходу.

— Пошли, если приглашают, — сказал Сергей, одеваясь.

По лестнице со второго этажа комендантского особняка Андрейка молнией помчался вниз. На мгновение остановился в дверях и острым взглядом окинул весь двор. Там, в задней части двора, где находился проход для Краузе в дом комендатуры, он увидел распахнутую калитку, возле которой, раскинув руки, лежал на земле часовой. Чуть подальше желтела вздыбленная груда песка, словно там для кого-то была приготовлена могила.

Андрейка понял, что это и есть место, где только что произошел такой оглушительный взрыв. Сквозь раскрытую калитку на той стороне виднелись перепуганные гитлеровцы.

Они суетились, перебегали с места на место, и ни один из них даже не взглянул в сторону мальчика и убитого часового. В другом конце двора Андрейка увидел еще одного человека, который стоял, не сводя глаз с улицы, откуда, наверное, ожидал нового нападения на дом коменданта.

«Бежать только сюда!»— мгновенно решил мальчик.

Он шагнул было от дверей, но тут же остановился, заметив пистолет возле своих ног. Не раздумывая, он схватил оружие и бросился в сторону улицы, за которой все еще наблюдал солдат. Тот услышал позади топот ног, оглянулся и сразу потянулся руками к автомату, висевшему у него на груди. Но поздно: Андрейка почти в упор выстрелил, и часовой рухнул на землю.

Не помня себя после первого в жизни выстрела по живой мишени, Андрейка выскочил на улицу. В душе он горячо благодарил Кастуся, который познакомил его с немецким оружием. Вот когда вражеский пистолет сослужил замечательную службу!

Мальчика охватил какой-то жар. Казалось, тысячи рук тянутся, чтобы удержать его, и тысячи глаз устремлены именно на него, чтобы следить за каждым его шагом.

Дом Краузе вскоре остался позади. Там все еще слышался какой-то шум, крики, бряцание оружия. А на тротуарах уже собралась большущая толпа, в которой виднелось немало вооруженных немцев. Несколько автомашин вплотную подошли к воротам комендатуры и к калитке, из которой только что выскочил мальчик. Однако все внимание фашистов было обращено на то место, где произошел взрыв.

Только это и помогло Андрейке избежать преследования. Выбравшись из толпы, он свернул на самую людную улицу города и, немного успокоившись, неторопливо, осматриваясь по сторонам, направился в привокзальный район.

Если бы кто-нибудь спросил у него сейчас, как все произошло, он, пожалуй, не смог бы толком рассказать. Одно для него было ясно: он свободен, а значит, скоро опять будет среди своих!

Мальчик прибежал на какой-то рынок, находившийся почти рядом со станцией. И вот он осторожно разгуливает между подводами, внимательно вглядываясь в лица людей: нет ли кого знакомого? В конце концов ему повезло и здесь.

— Андрей! Эй, Андрейка!— услышал мальчик голос, донесшийся с одной из подвод.

Он оглянулся и чуть не подпрыгнул от радости: слева, около худенькой лошади, держа в одной руке дугу, стоял тот самый дядька Змитрок, тот самый каменский Змитрок, что жил как раз по соседству с бабушкой Василисой и частенько заходил к ней в дом побеседовать по душам.

Это с его сыновьями, с Витей и Жорой, познакомился Андрейка вскоре после своего прихода из города. Мальчик хорошо помнит, как оба эти щуплые, но шустрые приятели вместе с ним поклялись вредить фашистам и обязательно стать партизанами.

— Откуда ты взялся здесь, сынок? — ласково спросил Змитрок, внимательно осматриваясь вокруг.

Андрейка тоже оглянулся на ближайшие подводы — не следят ли за ним, и, подойдя ближе к Змитроку, тронул его за пустой рукав высохшей левой руки.

— Только что убежал, — тихо шепнул он.

Змитрок принялся быстрее запрягать лошадь. Андрейка начал помогать ему.

Выехали они из Липеня не по той дороге, что вела на Каменку, а взяли немного в сторону. Мальчик сообразил, для чего это делается. А Змитрок еще на базаре успел передать Андрейке какие-то бумаги, шепнув при этом:

— Если остановят, покажешь патрулю: ты мой сын, а я твой больной отец. Были у доктора, теперь возвращаемся домой, понял? Ну, держись!

Так они и поехали: Андрейка — в кожушке хозяина, сидя в передке телеги с вожжами в руках, а Змитрок — позади, совсем беспомощный и больной. Ехали по улицам города не спеша, чтобы не привлекать внимания немцев и полицаев.

На задке телеги стояла бочка, которую купил Змитрок на базаре, чтобы на зиму засолить в ней огурцы.

— Может, туда тебе?— показывая на бочку, предложил он Андрейке.

— Нет... Лучше уж вы болейте, а я буду за сына... Возил, мол, отца к доктору...

Змитроку нравилась смекалистость мальчика, и он поудобнее вытянул ноги в передок телеги и негромко проговорил:

— Ну, погоняй... побыстрее надо...

И все же возле небольшого мостика на окраине Липеня их, как и многих других, задержал патруль. Немецкий солдат схватил лошадь под уздцы и отвел на обочину дороги.

Андрейка с безразличным видом продолжал сидеть на месте, хотя по спине у него пробежал холодок. А тут еще второй фашист подошел к возу и подозрительно уставился на бочку. Потом осмотрел ее — нет ли там чего-нибудь подозрительного,— перерыл всю солому на подводе. А мимоходом так задел «больного», что тот взвыл от боли, причиненной его давным-давно высохшей руке. Фашист даже отшатнулся. Андрейка сунул под нос немцу бумагу: