Ольга Цыбина - Прививка от манной каши

Ещё через год, я начала получать тройки в школе даже по любимому французскому. Куда мне было о нем думать, я же часами учила гаммы! Учебный год я закончила, рыдая в объятиях бабушки. Захлебывалась, что я тупая, и никакая совсем больше не "Звезда”. Бабушка жила на другом конце города и была не сильно в курсе моих ежедневных музыкальных терзаний. Она спросила только одно – "Объясняла ли я это родителям?"

В тот же вечер, бабушка высадилась из такси перед нашим домом, как армия Наполеона в испуганных Антибах. Моих родителей строго пригласили на кухню, а мне выдали шоколадку “Аленка”. С тех пор я больше никогда не ходила в красивое здание на бульваре.

Свое освобождение я отпраздновала засовыванием красивой папки для нот за длинную чугунную батарею. В моем детском понимании, это было самое противное, жуткое место, откуда не возвращаются. Преисподняя.

Что было дальше? Я могла снова есть жаренную картошку за большим круглым столом, а потом, сломя голову, нестить на любимый теннис.Теннисисткой я не стала. А стала счастливым ребенком. И снова начала получать пятерки по французскому.

Но, главное, как прежде, я снова чувствовала себя Звездой.

P.S Моя Бабушка вряд ли что-то знала про популярную сейчас цитату – "Лучше укреплять свои сильные стороны, чем исправлять слабые". Зато она точно знала все про детей и Хорошую самооценку.

Я открыла глаза и сразу же закрыла. “Еще сплю”– пронеслась мысль в прекрасной сонной дымке. А проплывающее мимо пирожное “Картошка” быстро решило вопрос в пользу доспать. Но мысль об увиденном настойчиво продиралась буравчиком в кондитерские грезы. А вдруг это был не сон? И, из любопытства, я все-таки окончательно проснулась.

Странно, но это и правда был не сон. Прямо передо мной, торжественно расположившись на вешалке-плечиках, на крючочке в форме собачки, на двери моей комнаты висел он. Самый прекрасный на свете Фартук.

Идеальный. Белоснежный, с ровными до невозможности строчками и аккуратной красно-зеленой вышивкой по краю. Она шла по низу безупречно ровной линией и состояла из переплетения красных и зеленых узоров. Длинные завязки фартука заканчивались аккуратным бантом сзади.

Откуда это чудо здесь появилось?

Ведь тот, который я вышивала вчера до самой ночи для урока труда был совсем не такой… Чуть перекошенный (как-то подшилось не так, что ли), и вышивка не такая ровная, и завязки, почему то, разной длины получились. А маленькое пятнышко с краю, когда уколола палец иголкой, вообще куда-то пропало.

Засыпая, я свернула и положила его на портфель сверху, а уж никак, не вешала бережно на плечики…

Этот же, висящий, передо мной, был невероятно прекрасен и точь в точь такой, как показывала на уроке Александра Порфирьевна. Наша учительница по домоводству. Cтрогая, старорежимная и постоянно всем недовольная. У нее были такие же недовольные очки, в тонкой металлической оправе, шипящий голос, вечно поджатые губы ниточкой и непоколебимая вера в то, что домоводство есть основа мироздания. Не зная его, мы все должны были кануть в пучине жизни без права на достойное существование.

Александра Порфирьевна учила, что швы должны быть идеально ровные, торт едят специальной вилкой, что ни к чему в тарелке нельзя прикасаться руками, а вермишель варится десять минут. Что, Настоящие девочки всегда аккуратные, c гладко причесанными волосами не носятся, сломя голову по коридорам, а умеют делать красивую вышивку мережкой, вычерчивать выкройки на миллиметровой бумаге и знают все про макаронные изделия.

Ни я, ни моя рыжая соседка по парте, Катька, под эти образцовые критерии никак не подпадали. Меньше всего на свете, нас обеих, в пятом классе, занимало, сколько минут варится вермишель и вообще, что бы то ни было варится.

Александра Порфирьевна, видимо, чувствовала это пренебрежение к основам бытия и явно нас недолюбливала. Проходя, мимо нашей парты, она обычно останавливалась и смотрела из-под очков крайне долго и крайне неодобрительно. У меня всегда стежки были неровные, а строчки я прокладывала, по ее словам, как сапожник. Что это значит, не уточнялось, но судя по выражению ее лица, за всех сапожников становилось сразу немного обидно. А у Катьки вечно, то ручка потечет, то линейка с грохотом упадет, да и рыжие непослушные волосы торчали во все стороны тугими спиральками, выбиваясь из хвостиков, тоже совсем не идеально. Было совершенно очевидно, что эталоном Настоящих девочек мы служить никак не могли.

И вот однажды, над кабинетом домоводства с низкими сводчатыми потолками, узкими окошками и, конечно, как в любом приличном подвале, непременно томящимися там разнообразными принцессами (в данном случае, из 5”А”) нависло ужасающее в своем гигантизме задание. Сшить настоящий, взаправдашний фартук с большим карманом впереди и двухцветной вышивкой по краю. Он должен был стать венцом наших девичьих умений и оценкой за самую большую и беспросветно длинную третью четверть. А значит и за весь учебный год.

Ответственность лежала на мне тяжким грузом, а надежда на хорошую оценку, по мере мучительного шитья, медленно увядала, день за днем, как хилый аспарагус, на подоконнике того же полутемного полуподвального кабинета домоводства.

Наконец, подошел срок сдачи объекта. От страха позорного провала и неминуемой расправы двойкой, я не могла ни есть, ни спать. Фартук разрешили взять домой, чтобы доделать последние детали. В моем же случае – половину работы.

Мама уже два раза приходила тушить свет и вздыхая смотрела, как я, сгорбившись под настольной лампой, возилась с вышивкой. Иголка больно кололась, нитки перепутывались на изнанке, превращаясь в неаккуратные клубки. Я корпела над работой, зная, что непременно должна закончить и принести в школу злоcчастное швейное изделие. От бессилия и досады шмыгалось носом и перед глазами уже стояла сцена неминуемого публичного позора под сводчатыми потолками. Нас вызывали к доске по одному, вместе с собственными творениями и подробно отчитывали, указывая на малейшие недостатки. Александра Порфирьевна предпочитала публичные казни у доски всем остальным методам мотивации.

Надо сказать, что родители были сторонниками моей самостоятельной учебы. Меня не ругали за ошибки, но не прилагать усилия и учиться, спустя рукава, в семье категорически принято не было. Мама, блестяще знающая математику, например, могла помочь с объяснением, но никому и в голову не пришло решить за меня даже одну единственную задачку, не говоря уже, чтобы выполнить целое задание полностью за меня.

Я до сих пор помню то утро. Как сидела на кровати, смотрела на чудо-фартук, замерев от удивления, и не могла поверить своему счастью. Мама уже ушла на работу, а меня распирало от вопросов. Как же возможно, за одну ночь раскроить и сшить целый фартук? Так еще и вышивку сделать. Немыслимо! И самое удивительное, сделать это за меня. А, самое-самое удивительное – почему?