Сания Шавалиева - Семьдесят семь бантиков

Элис налила в тарелку воды, насыпала смесь пшеницы с вареными яйцами и в другой угол загона положила свежей травы и цветов мать-мачехи и абсолютно случайно уловила тихий писк.

– …цветочки!

Элис замерла.

– …молодец, что догадалась…

У Элис перехватило дыхание. Она оглянулась, надеясь увидеть хозяев слов, но кругом было пусто, если конечно не считать цыплят. Цыплята бесцеремонно копошились вокруг кормушки, отталкивали друг друга и норовили ухватит кусок побольше. Клевали они быстро, словно играли вперегонки и все время пищали.

–…вкусно… мало… отойди… не лезь…

Опустошив кормушку, выхлебав воду, они полезли на траву и цветы.

–… что это? …мое… уйди…

Элис поспешно закрыла сарай и хотела позвонить деду. Она уже вытащила телефон и тут же передумала. Что она скажет деду? Что она понимает, что говорят цыплята.

Из серой тучи сыпался еле заметный дождик. Вдруг Элис показалось, что из-за дерева выглянул черный заяц! В шляпе! А под кустом прячется лиса в перламутровой шубе! В ветвях старой березы захлопотал ветер. Элис вздрогнула. Желтый медведь тащил на плечах огромное дерево. Тот самый медведь, из зверинца! Он остановился, вздохнул, переложил дерево на другое плечо.

– Тяжело? – спросило дерево, это была Тополиха.

– Есть немного.

– Может, я сама пробегусь?

«Это была бы большая глупость, – подумал Медведь – их уже заметила девчонка, которая спряталась за прокопчeнным сажей двухэтажным бараком.»

– Давай, Желми, – заиграла корнями Тополиха.

– Тихо! – медведь перекинул поклажу на другое плечо. – Уходить надо.

Он свернул в лес и стал продираться сквозь кусты акации. Раздался резкий свист, словно пролетела пуля. Свист повторился. И еще раз. Тополиха веткой почесала спину и пожаловалась медведю:

– Меня укусила уже четвeртая оса.

– Откуда здесь осы? Я понимаю – оводы.

– Хорошо, пусть будут оводы. Ай! Вот же, прямо сюда! Желми, меня кусают куда ни попадя.

– Терпи, – приказал медведь и почувствовал, как что-то острое вонзилось в поясницу, а потом в лапу.

Когда он скрылся в тайге, от барака отлепилась фигура. Человек с винтовкой осторожно двинулся вслед за медведем. Это был Брим-Бом, который уже выпустил в желтого медведя несколько снотворных пуль, но не попал. «Фьють, фьють» – умчались они в тайгу. Не достигнув цели, ушли в сторону, напугали белку и вонзились в ель.

Вот и сам охотник бежит. Недолго думая, ель шлепнула его веткой. Охотник споткнулся, не удержался и клюнул носом сырой мох.

– Совсем обнаглели! – взвизгнула ель. – Подумать только, стреляют, портят кору. Я хочу посмотреть ему в глаза…

Ель сердито схватила охотника за шкирку, но тяжeлая дрeма вдруг навалилась на нее. Охотник, повиснув в воздухе, задeргался. Болотные сапоги – друг за другом – свалились вниз. А потом свалился и сам Брим-Бом.

– Скоро начнет темнеть, – пробормотал он, поглядев на часы. – В запасе часа три, пока снотворное будет действовать. Главное, успеть перекантовать его в зверинец.

Он не сомневался, что попал в желтого медведя…

Элис влетела на свой этаж, стала дергать дверь. Пока она соображала, где ключи, внизу, под тяжёлыми шагами, заскрипели деревянные ступени. По спине побежали мурашки. Где же ключи? Шаря по карманам, она умирала от ужаса. Элис была обычной девочкой, а не супер-героем.

Шаги приближались…

Элис осторожно выглянула…

– Дедушка! Дед, дедушка, дедуля! – завопила Элис.

Он запрокинул голову. Седые волосы промокли, прилипли к голове.

– Деда… – заныла Алина.

– Ты чего? – удивился дед.

– Ты… меня… напугал.

Брови Петровича скакнули вверх.

– Я думала, что это желтый медведь с тополем.

– Не понял.

– Там еще охотник в него стрелял! И потом побежал за ними!

– Ну-ну.

Только дома Элис немного успокоилась. Петрович приготовил ужин. Поискал перечницу, но не нашел и махнул рукой.

Элис легла спать пораньше. Ей снились синие мухоморы с жeлтыми пятнышками на ножках. Они бегали за Элис и пытались уговорить еe насыпать в них перец. Она просыпалась, долго ворочалась, потом снова проваливалась в забытье, и мухоморы становились ядовито-зелeными с чeрными шипами.

Петрович помешивал ложкой сахар в кружке. Чай давно остыл, а он все мешал и мешал. Он очень устал. На дворе уже ночь, в комнате полумрак. Он любил это время, никто не мешает размышлять. Сегодня он думал о лете: надо к лету обязательно закончить строительство пятиэтажного дома, которое ему поручили.

Ситцевая занавеска с красными маками делила комнату на две неравные части. Большую часть занимали шкаф, кровать, тумба с телевизором, старый сундук, рядом с которым лежала мышеловка. Иногда ночью она клацала и пугала мышей. Иван Петрович специально соорудил такие неубийственные мышеловки, которые как бы предупреждали – «сюда нельзя».

С другой стороны занавески располагалось что-то вроде кухни: стол с посудой, навесной шкаф с продуктами, в углу горбатая вешалка.

«Клацк!» – сработала мышеловка под кроватью.

«Клацк!» – сработала мышеловка под окном.

И разбудили Элис.

– Дедуля? – позвала она. – А ты веришь в желтых медведей?

– Нет.

– Но мы же с тобой видели его, помнишь, в зверинце?

Дед отмахнулся:

– Может, на него банка с желтой краской упала.

Такая версия разочаровала Элис.

– Я думала, это волшебный медведь из сказки.

– Спи.

Элис укуталась в одеяло, отвернулась.

Иван Петрович всю жизнь проработал на стройке. Там и женился на своей Алиночке, девчушке-хохотушке. Здесь же, на стройке, работали два его сына и дочь, пока не уехали в столицу. Петрович был не против. Теперь его радостью стала внучка, которая, наконец-то, уснула, свесив с кровати голую пятку.

«Клацк!» – раздался звук под батареей.

Петрович покачал головой, укрыл Элис. Над ее кроватью качнулась ветка сирени. В комнате сирень распускалась раньше, чем на улице. Оно и понятно: здесь топят, тепло. Пять лет назад Петрович пожалел ветку, которая упeрлась в стену барака, и просверлил в бревне дыру. Потом и рябина постучалась, и ель. Всего трудней пришлось с черемухой – она в окно заглянула. Летом ничего – то форточку для нее откроешь, то ставни. А зимой холодно. Пришлось и в окне дырку сверлить. Ох, и намучился, два стекла расколотил. Зато теперь красота в доме: от домашнего тепла и зимой и летом цветeт и благоухает.

Из часов выскочила кукушка. Дед приложил палец к губам.

– Ку-ку-ку! – прокуковала она назло деду, еще громче, чем обычно.

– Щас поверну к стене, будешь долбиться, как дятел, – предупредил дед.

– Между прочим, я на работе, – кукушка посмотрела на деда одним глазом. Ей казалось, так будет презрительнее.

Петрович взгляд оценил.

– Ты пойми, ночь, люди отдыхают.