Екатерина Соловьева - Вечерняя звезда

Он понял, что незнакомка слепая. И ещё – что она, скорее всего, не чувствует его запаха. Тогда он заговорил с ней – она не испугалась – и предложил помощь. Он ухаживал за ней, вылечил её разбитые ступни, синяки и ссадины, кормил, развлекал, причёсывал и наряжал в платья матушки и сестёр. Их наряды были велики ей, но она этого не видела.

Оказалось, её прокляла мачеха за те же грехи, какими страдал он сам: за гордыню и грубость. Падчерица в оскорбительной форме отвергла дюжину женихов. Все они были или уродливы, или дурно пахли. Бедная женщина, волей судьбы ставшая капризуле матерью, рано лишилась супруга и, не успев завести собственных детей, семь лет потратила на воспитание избалованной вредной девчонки под пристрастным надзором семьи. «Родную кровь никто не заменит!», «Бедная сиротка! Одна в целом мире!», «Свою дочь она бы так не третировала…»

И мачеха не выдержала. Наболело. Она не обращалась к ведьмам, не покупала зелий и амулетов. Но после двенадцатого жениха закричала: «Прекрати разглядывать и обнюхивать, как будто ты собираешься их есть!»

Падчерица потеряла зрение, обоняние и аппетит. Обидевшись на мачеху, она сбежала из дома. И, к счастью, без приключений – мелкие травмы не в счёт – дошла до охотничьего замка. Её тем временем искали, а нашли… обезображенный труп, выброшенный через два месяца рекой на отмель. У девушек были одинаковые платья, а туфли утопленницы пошли на домики речным жителям. Потом выяснилось, что богатый купец подарил юной любовнице платье, скопированное бессовестным портным с дорогого заказа, когда мачеха выбирала очередные наряды строптивой невесте. А обманутая супруга купца наняла бандитов поквитаться с нахалкой.

– Но ведь всё хорошо закончилось? – спросила я.

– Не для любовницы точно.

– А для падчерицы и её принца?

– Как посмотреть, сударыня, как посмотреть… – печально улыбнулся мой спутник, в перерыве между танцами подавая мне бокал холодного вина. Было душно, оно пришлось весьма кстати. – Он полюбил её всем сердцем. Но она его, увы, нет.

– Как же – нет? Они оба исцелились?

– Да. Его любви хватило на двоих: колдунья не сказала, чей должен быть поцелуй. Теперь он муж всё той же эгоистичной, взбалмошной и самовлюблённой особы, которая пришла, слепая и исцарапанная, в его дом. Говорят, он очень сдружился с тёщей, они частенько коротают вечера вдвоём, пока его жена опустошает ювелирные и мануфактурные лавки и ругается с соседями. Ещё бокал?

– Спасибо. А как возникла традиция бала?

– Супруг падчерицы договорился с чародеями, практикующими проклятия, и раз в год даёт бал, где чудовища могут передохнуть и потанцевать. А спонтанное колдовство снимается само.

– Здесь что же, одни чудовища?! – ужаснулась я.

– Нет, конечно. Половина – обычные любители балов. Но другая половина – определённо чудовища.

– А в прошлый раз, – местное сладковатое вино не только освежало, но и развязывало язык, и этим не отличалось от земного, – извините, с кем вы ходили на бал?

– С одной несчастной принцессой, которую сестры за жуткий характер превратили в жабу. Я нёс её сюда в носовом платке. Но, даже обернувшись человеком, она не до конца утратила жабьи черты. Сильное ей досталось проклятие, хотя и заслуженное.

– А в позапрошлый?

– С заморской принцессой-лебедем.

– И как?

– Ужасно. Она так привыкла кусаться и шипеть, что не могла удержаться и в бальном зале. Её оттуда вывела стража. Мне пришлось сопроводить девушку до корабля, на котором она отплыла к себе на родину. Бедняжка плакала всю дорогу.

– Она вас не искусала?

– Совсем немного.

– А её за что прокляли?

– Принцесса оказалась прирождённой интриганкой и настроила семью мужа против двух других невесток. Это вышло у неё очень легко: они были обычными девушками, а она – настоящей красавицей. Красавицам всё прощают, им верят, стараются завоевать их дружбу. Жизнь невесток она превратила в ад, строя им козни каждый день.

– Но зачем? – удивилась я.

– Её прелестная внешность скрывала уродливую и неугомонную в подлости душу.

– Скажите, Вольфрам, она раскаялась, став лебедем?

– Она страдала от дурного обращения, от неудобств, от невнимания близких и равнодушия мужа, который завёл интрижку. А раскаялась ли? Пожалуй, нет. Жаба раскаялась. И очень искренне.

– Печально.

Так и подмывало спросить, в чём же провинился он, но оркестр заиграл что-то похожее на «Танец с подушками», правда, без гротескных прокофьевских нот, эпоха постмодерна сюда ещё не докатилась. Мы танцевали торжественно и страстно. Потом была вылитая «Прихоть мистера Бевериджа». Торжественность и страсть чуть-чуть умерились.

– Я вижу, – заметил мой кавалер, – каждый раз вы узнаете музыку.

На самом деле я не узнавала музыку, что неудивительно: у меня дома её не транслируют по радио, и наши исполнители не дают концертов из композиций мира Вольфрама. Но отдельные фрагменты и мелодии были схожи. Попадались Арканджело Корелли, Гендель и Чимароза. Я подумала, что вся музыка родом из одного мира, далёкого, загадочного, но одного. И, вероятно, «Тангейзер» с «Паяцами», «Идоменео» и «Тоска» с «Вертером» прибывают на Землю, как и в мир Вольфрама, в рабочие командировки. Для обмена опытом. То же касается всех сонат, симфоний и дивертисментов. Это многое бы объяснило: ведь совершенно непостижимо, как Бетховен, человек из обычных плоти и крови, да ещё и глухой, мог создать alegretto седьмой симфонии. Или как не глухой, но тоже из плоти и крови Брамс мог написать poco alegretto третьей. По моей теории композиторы – просто проводники этих командированных. Проверяют у них билеты, приносят чай и слушают их истории. А потом рассказывают нам. Но и талант проводника – редок и бесценен.

– Музыка напоминает привычную мне, но, кажется, она из разных эпох.

– Так и есть. Любезный хозяин стремится угодить гостям: прóклятые порой живут очень долго, их радует всё, связанное с жизнью до проклятия. А танцы вам близки?

– Нет, но благодаря вашей брошке мои ноги лучше знают партию, чем моя голова.

– Оставьте голову в покое. Пусть она отдохнёт сегодня. Один день поживите сердцем и ногами. Отдайтесь… музыке, – улыбнулся он, целуя мне руку.

Мой скромный волк ни за что бы так не выразился.

Боже, какие эмоции будили во мне взгляды Вольфрама! Я никогда не встречала глаз такого цвета. Никогда не видела такого лица. Я успокаивала себя: красивая внешность немолодого господина – случайность, она не важнее его кафтана и туфель, не истиннее кружев его шейного платка. Но то ли вино тут было особенно пьянящее, то ли хитрые мастера свечного ремесла что-то подмешивали в воск, или странноватая хозяйка, склонная чудить и капризничать, велела незаметно распылять через тайные слуховые отверстия волшебный порошок с непонятной, но злонамеренной целью… Казалось, его пальцы давно должны были прожечь дырки в моих перчатках. А когда он незаметно дотрагивался до моей спины, я едва не лишалась чувств. И он наверняка об этом знал.