Екатерина Соловьева - Вечерняя звезда

– Много ты понимаешь! Деревенщина… За оленями не угонишься, куропатки – фьють! И улетели. Вепри… Какие ещё вепри? Собаки – самое то, всегда есть и не ждут, что я буду в них стрелять. А потом у них такие жалобные морды! – Она засмеялась.

Боже! Бедное чудовище. И моё, и другое. Оба чудовища.

Псина дрожала тёплым тельцем за моими ногами.

– Отдай мою собаку! – чётко разделяя слова, сказала она. И наставила на меня лук.

А что? Отличное решение. Не убегу, не отвечу, и морда потом будет жалобная. Наверное.

– Немедленно, – добавила охотница.

– Её здесь нет.

Она натянула тетиву.

Н-да… Недолгое вышло путешествие.

– Бэлла, опусти, пожалуйста, оружие. Я же говорил: нельзя целиться в людей.

На поляне появился муж Бэллы – крупный мужчина с гривой кудрявых чёрных волос и сумрачным выражением лица.

– Отстань, я охочусь. – Она прищурилась.

– Если ты не прекратишь, я позову доктора.

– Зови.

– Не того, которому ты воткнула кинжал в ягодицу, а того, который даёт горькое лекарство.

Охотница зажмурилась, бросила лук, сжала кулачки и истерично затопала ногами.

– Не хочу лекарство! Не хочу доктора! Если он опять… я ему горло перережу! Не смей подсылать ко мне этого подонка. Вы все подонки! Мерзавцы! Негодяи! – Бэлла шипела и рычала.

Её уводили два дюжих парня, она упиралась, лягала их ногами и пыталась укусить.

– Сударыня, вы не пострадали? – спросил Бэллин муж.

– Я – нет, ваше высочество. А вот она… – Я подняла перепуганную, выпачканную кровью собаку. Но раны от стрелы не заметила.

Он принял её, на его ручищах она улеглась, как на диванчике.

– Вам бы передохнуть. Пойдёмте, приведёте себя в порядок, перекýсите. Познакомлю вас с моей тёщей, графиней Стацци, она очаровательная женщина.

– Я наслышана о ней.

– Неужели?

– Помню вас, милочка. – Графиня любезно налила мне цветочного чая, их с зятем глубоко тронула моя история. – У вас было дивное голубое платье. И очень красивый кавалер.

Тёща его высочества подложила мне пирожок.

– Спасибо. А я, к своему стыду, не помню вас, ваше сиятельство.

– Радует ваша искренность, – кивнула она. – Вы и не видели меня. Я сидела на балконе. В мои годы балы – что театр, но с закуской и выпивкой.

– Матушка, какие годы? О чём вы? – возмутился принц.

Она похлопала его по руке.

– До чего мне повезло с зятем, Симона!

– Вижу, вы совершенно счастливы в обществе друг друга.

– Это правда, – усмехнулась она. – Кто бы подумал, что падчерица подарит мне такого сына! Адам – моё утешение на старости лет.

– Могу я задать вам нескромный вопрос? – я посмотрела на графиню.

– Извольте. – Она откусила пирог. – Ох! Рауль не жалеет масла в начинку! Вкусно, но после его пирогов пухнешь, как беременная кошка.

– Нет ли на её высочестве чёрной магии?

– Терзаюсь этой мыслью пятьдесят лет, дорогая. Кому только я не показывала падчерицу! Маги, лекари, ясновидцы. Моя тётя была не чужда чародейства, и, по утверждению знатоков, искусна. Представьте, после попытки расколдовать Бэллу она слегла на месяц! До сих пор никто не говорит ничего определенного. То её мать прокляли, когда она носила дочь, то бабушка отбила жениха у подруги, а та обиделась. А то дедушка не выполнил обещание, данное морскому чудищу. Кому верить? – Графиня подлила себе чая.

– Знаете, она ведь не всегда была такой, – вздохнул принц. – Под проклятием матушки характер Бэллы утих. Слепая и без раздражающего её обоняния она стала беспомощной… Трогательно слабой. Я заботился о ней, кормил с ложечки, наряжал, водил гулять. Но стоило чарам развеяться… – Он ненадолго замолчал и отпил из хрустальной рюмки. – В первую очередь она разбила старинную вазу. О голову управляющего. В зачарованном замке слуг не было. Ну, посуда ещё как-то справлялась: прыгала перед трапезой на стол, потом мылась, ставилась в шкаф, но очень небрежно – мы не досчитались трети сервизов. Уборка тоже производилась с грехом пополам. Платье стиралось, но было вечно то мокрым, то мятым, а то и грязным. Приходилось за всем следить и столько работать самому! Ужас. Дворец считался малым, но он мал, пока в нём толпа слуг, а когда ты один, сразу становится огромным. И вот, наконец, действие проклятия закончилось, я обрёл человеческий облик, Бэлла прозрела, к ней вернулись обоняние и аппетит… и она начала колотить слуг. Даром что миниатюрная, на это её сил хватало. Слуги разбежались. Молва пошла плохая. Наниматься к нам никто не желал. А ей требовались камеристки, чтицы, прачки тонкого белья. И непременно арфистка. Арфистки обычно сбегали первыми, хотя жалованье получали как вся струнная группа королевского оркестра. Ну, а кому понравится, когда его колошматят обломком арфы? В городе появилось выражение «Бэллкин слуга» – значит избитый, измученный человек на грани нервного срыва. Есть достоверные сведения, что все сбежавшие массово шли в разбойники. Кто их осудит? Бывали, правда, периоды просветления, когда за день – одна чашечка, за неделю – пара-тройка синяков. Но их всегда сменяли жестокие срывы.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

«Abendstern» – вечерняя звезда ( нем. ) – ария Вольфрама фон Эшенбаха из оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер».

Игра слов: Гийом Аполлинер – французский поэт-авангардист начала XX в.

А. Н. Толстой, «Гиперболоид инженера Гарина».

«Покоя, дай покоя, Боже!» – перевод с итал. Alexander Kuzmin. Начало арии Леоноры из оперы Дж. Верди «Сила Судьбы».

«Жестокое страдание томит и угнетает меня».

«Проклятие! Проклятие! Проклятие!».

Греческая муза лирической поэзии, пения и музыки.

Ц. А. Меламéд, латвийский советский писатель-сатирик.

Московская психиатрическая клиническая больница № 4 имени П. Б. Ганнушкина.

Имеется в виду портрет «Мистер и миссис Эндрюс» Томаса Гейнсборо, 1750 г.

Из Манъёсю – «Собрание мириад листьев». Перевод с японского А. Е. Глускиной.

«Похоронный марш» ( франц. ).

Гравюра из серии «47 преданных самураев» Утагавы Куниёси, XIX век.