Вячеслав Сукачев - Кедровое солнце

– Верный, – Сергей присел на корточки и обнял пса за шею. – Верный мой…

Собака притихла и лишь возле уха Сергей ощущал ее мокрое дыхание.

– Ты уже старенький, да? Конечно, старенький. Даже кур теперь не гоняешь… Ну и молодец!

В это время вылетели из пригона голуби и нерешительно расположились невдалеке, ожидая нечаянного корма.

– И вы здесь? – обрадовался Сергей, отыскивая глазами любимого сизаря. – А куда делся Ворчун? – так он называл сизого с белыми подкрылками и брюшком голубя за то, что тот любил поворковать, срываясь в это занятие даже среди зимы. – А не на яйцах ли он сидит? – удивился Сергей и побежал в пригон.

Ворчун действительно сидел в ящике и недовольно уркнул, когда Сережа протянул руку и пальцем погладил его по теплой, костистой голове.

– Молодец! – ласково похвалил голубя Сергей.

Он заглянул и в другие гнезда, подсчитывая будущих голубят, и вместе со старыми у него получилось шестнадцать голубей. И ему вдруг вспомнилось, как однажды он прибежал из школы, привычно выхватил из теплого дыхания русской печи чугунок со щами, навалил себе в миску и принялся за обе щеки уминать. Вошла с улицы баба Маруся, сполоснула под умывальником красные с мороза руки и как-то странно спросила его: «Ну как, внучек, вкусные сегодня щи?» – «Ага!» – с полным ртом довольно ответил Сергей. «Ну, кушай, кушай», – сказала бабушка и, достав с печи похожую на лопату с кривым черенком прялку, стала тянуть из комка овечьей шерсти бесконечную нить. А когда он поел и двинул миску от себя, бабушка, опустив руку с веретеном, тихо сказала: «Я ведь, Сережа, сегодня двух голубей в щи пустила». Он онемело вытаращился на нее, потом перевел взгляд на пустую миску, вспомнив белое и необыкновенно нежное мясо, и опять взглянул на бабушку, не в силах поверить услышанному. Она отвела глаза, глубоко вздохнула и устало заговорила: «А как ты думал, Сережа, есть-то надо. На трудодень опять ничего не вышло… Лук продали, костюмчик тебе к школе купили, деду сапоги… А их у тебя вон сколько развелось – полон двор. Их же, внучек, кормить надо. Они, поди, не меньше кур жрут-то… А где мы им корма наберемся? Вот и рассуди…» Но он тогда не хотел рассуждать. Он выскочил из-за стола, с ненавистью глянул на бабушку и убежал на сеновал, уверенный в том, что никогда не забудет и никогда не простит ей этого… Забыть – не забыл, а вот простить? Простила бы она ему ту давнюю дурацкую обиду…

Верный поджидал его, легонько поскуливая от нетерпения и поглядывая на улицу. Сергей потрепал пса по шее, подумал и отпустил с привязи. И опять припомнилось ему, как совсем маленького кормила его мама из бутылочки с соской. Щенок громко чмокал и с рыжей шерстки капало у него белое молоко. Потом, надувшись до отвала молока и став почти круглым, покряхтывая от натуги и смешно переваливаясь на коротких лапах, он с трудом вскарабкивался на теплую грелку и тут же засыпал. «Почему он во сне лапками дергает?» – спросил Сережа у мамы. «Наверное, он гонится в это время за зайцем», – засмеялась мама, и Сережа тоже громко рассмеялся, представив, как маленький, рыжий щенок, уютно сопящий на грелке, бежит по лесу за длинноухим зайцем.

На огороде жарко. Сразу за плетнем знойный воздух струится зыбким маревом. Лес и то приморенно затих, изнывая от жары. И только от ближней рощи, что за Ванькиной протокой, тянет медовым ароматом: во всю силу зацвела липа…

А все одно – сказочная это пора. Луга и перелески нарядно запестрели яркими цветами. Особенно жарко пылают кумачовые огоньки, золотятся краснодневы, белыми проплешинами рассыпался лабазник, а между ним взметнула к небу голубые стрелы вероника. Нежно и трогательно розовеют валерьяна и иван-чай, синеют ирисы, празднично пестрят цветки мышиного горошка.

С каждым днем затихают птичьи хоры: увы, уже пропеты свадебные песни, а теперь лишь кое-где допеваются колыбельные. На телефонных проводах отдыхают «разговорчивые» семейства ласточек, а в лесу с шумом перелетают выводки повзрослевших рябчиков. В травяных, укромных озерах резвятся подросшие утята, гоняясь по тихой водной глади за болотными мошками. Им и невдомек, что для родителей наступила самая трудная пора – линька, из-за которой им целыми днями приходится беспомощно укрываться в самых густых зарослях травы и камыша…

Заделывая дыру в плетне, Сережа так увлекся, что не заметил, как к нему со стороны базы подошел дед. Разглаживая пышные рыжие усы, он некоторое время молча наблюдал за работой внука, а потом потихоньку кашлянул и улыбнулся, когда Сергей от неожиданности вздрогнул.

– Что, нашла тебе бабка работу? – добродушно спросил дедушка, отворяя калитку и входя на огород. – Я все собирался заделать эту дыру, да то посевная, то сенокос начался – кони нарасхват, и только следи, чтобы какую совсем не угробили.

– Я сделаю, деда.

– Вчера Мефодий Иванович молоденького жеребчика чуть не загнал. Примчался с покоса и бросил его у правления, а жеребчик подхватился и к озеру. У него с боков пена клочьями летит, и напейся он в тот час – конец бы верный ему был, язви в душу. – Дед достает портсигар, красный мундштук и, вставив в его прокуренное до черноты отверстие половинку «Памира», закуривает. – Как на покосе-то, не умаялся?

– Что ты, деда! Знаешь, как там здорово было! Мы с Петькой Золотых соревновались, и они нас только чуток обошли. Да и то: у них трактор новый, грабли ножные…

– Сено-то хоть хорошее собрали? – дед серьезно смотрит на Сергея из-под широких, рыжих бровей.

– Хорошее, в самый раз сено, – солидно отвечает Сергей.

– Посмотрим, как его лошади будут зимой жевать… Ты уже обедал?

– Нет.

– Тогда пошли?

– Да мне тут закончить немного осталось.

И в это время со стороны дома доносится резкий щелчок, словно бы переломили сухую доску, а следом за ним отчаянный собачий лай.

– Что это?

– Не знаю, – хмурится дед и по тропинке направляется к дому.

В это время Сергей видит, как из-за крайней избы тетки Паши Хрущевой выныривает широкая повозка, в которой сидят несколько взрослых мужиков, и уже затем слышит сердитый голос бабы Маруси.

– Вот же ироды проклятые! – ругается баба Маруся. – Чуть было и меня не застрелили… Я вот тут стою, а Верный здесь, – показывает она деду…

Темная полоса тянется по ограде к собачьей будке. Сережа, боясь поверить в случившееся, медленно идет к ней. Верный, не сумев спрятаться в конуре, вытянулся перед самым входом и смотрит на подходящего хозяина расширенными от боли, виноватыми глазами. Склонясь над ним, Сергей тихо, дрожащим голосом позвал:

– Верный, Ве-ерный…

Собака тихо заскулила и попыталась лизнуть его руку. Сережа присел на корточки и неожиданно увидел, как что-то розовое, теплое и мокрое выглядывает из-под его живота. Он невольно вздрогнул, покрываясь холодной испариной, а глаза сами собой метнулись в сторону.